Владимир Фильчаков - Торговец жизнью

- Ты сам знаешь ответ, добрый человек.

- Ничего себе, добрый человек, который уничтожил полмира!

Я вскочил, сжал кулаки, и в бессильной ярости посмотрел в насмешливые глаза Бориса. Краем глаза я видел, что Рацна повернул голову ко мне и смотрит, как мне показалось, очень внимательно. Это взбесило меня еще больше.

- Перестаньте меня преследовать! - проговорил я сквозь зубы. - Перестаньте пробираться в мои сны, делать умные лица и внушать мне комплекс вины! Я не мальчик и отдаю себе отчет в своих действиях. Я...

- Так ты понимаешь, что это всего лишь сон? - перебил Борис.

Я опустил руки и ощутил в душе холодную пустоту. Их не проймешь. И криком их не взять. Они заставляют думать о том, о чем не хочется, никак не хочется! Так это сон?

Я постоял немного, не нашел, что ответить и медленно двинулся вдоль улицы. Да, все не настоящее. Дома кажутся картонными, и если заглянуть за любой из них, станет ясно, что это не более, чем декорация какого-то спектакля, пьесы для одного зрителя. Люди выглядят неестественно - у них какие-то не прорисованные лица, словно неведомый художник торопился, накладывая мазки на холст. Автомобили выглядят плоскими и неестественно блестящими.

Я обернулся, но инопланетника и толмача уже не было у стены. Я сел на асфальт, безучастно глядя на мир, который быстро терял привычный облик. Мир пропадал, смазывался, уступая место дощатой крыше сеновала, сквозь щели которой пробивались пыльные лучики. Совсем рядом захлопал крыльями и победно закричал петух. Завозился Витамин на смятом ложе, поднял отекшее лицо с одни открытым глазом, спросил разбойничьим голосом:

- Который час?

Я не ответил, спустился по лестнице и вышел во двор. Солнце поднималось над подсолнухами. Петух, ошалевший от радости, горланил свои песни, и ему отзывались соседские петухи, стараясь перекричать друг друга.

Потом мы умылись у колодца и сели завтракать. Молоко и хлеб - что может быть лучше?

За завтраком я прислушивался к себе и удивлялся. Я очень спокойно воспринял виденный ночью сон, присутствие в нем торговцев временем и то, что мне пришлось-таки вернуться сюда, в деревню. Странно, думал я, я совсем не огорчен тем, что снова здесь. Что произошло со мной? Или ничего? Ведь прежде я ни разу не видел во сне жену и сына после катастрофы. Выходит, что так было лучше? Во мне словно порвались какие-то провода, я стал спокойнее, и могу отчужденно посмотреть на себя со стороны...

Мы работали в огороде, на поле, чинили сарай, перекрывали крышу, подправляли баню. В свободное время Витамин ухаживал за Прасковьей, и, как мне кажется, небезуспешно. Очень скоро он стал поглядывать на усадьбу хозяйским глазом, а на меня - как на работника. Торговцы временем исчезли из деревни, и мне стало намного лучше. Я старался не вспоминать о шариках, помня о том, что стоит мне вообразить их, и я сразу попаду в другой мир.

В один из теплых вечеров начала августа я бродил у околицы, размышляя о том, что мы нашли удачное пристанище, что сюда не накатывают волны грабежей, жизнь течет спокойно и размеренно.

Солнце уже село, раскрасив небо багровыми тонами, природа замерла, даже не дышала, зато выпало раздолье комарам, которые тонко звенели от голода, и шли на смерть ради пропитания. Хлопая себя по щекам, я отбивался от прожорливых насекомых и смотрел на дорогу, по которой пришли мы с Витамином. Дорога вилась среди невысокого кустарника и уходила в лес. Наверное я что-то почувствовал, потому что не отводил глаз от пути назад, в прошлую жизнь, о которой вспоминал с содроганием. Да, так и было, потому что из лесу вышел человек. Он шел, покачиваясь от усталости, и опирался на кривой посох, сделанный из сосновой ветки. Похоже, это была женщина. Вот она увидела меня, остановилась. У меня екнуло сердце, но это была не Надя. Походка совсем другая, какая-то странная, неуклюжая и красивая одновременно. Женщина постояла немного, неожиданно выпустила посох из рук и упала. Я вскрикнул и бросился на помощь. Бежать пришлось долго, расстояния в поле обманчивы, и, несмотря на то, что лес казался совсем близким, до него было не меньше двух километров.

Наконец я подбежал и остановился над женщиной, которая лежала без сознания на земле. На ней была истрепанная городская одежда - джинсы, протертые до дыр, почти развалившиеся кроссовки и красная клетчатая рубаха. На голове, по-пиратски, узлом на бок, был повязан синий платок. Рядом валялась тощая котомка, сделанная из непромокаемого плаща. Женщина показалась мне немолодой, - ее грязное лицо было искажено страданием и выглядело лет на сорок. Я положил котомку ей на грудь, поднял ее и понес к дому. Пройдя половину пути, я совершенно выбился из сил, к тому же лицо и руки мне изгрызли комары, потому что мне нечем было их отгонять. Я положил женщину и перевел дух. Она шевельнулась, протяжно вздохнула и открыла глаза. Я вздрогнул, потому что таких зеленых глаз не видел никогда. Глаза были насыщенного цвета молодой листвы, полные неведомой силы.