Ярослав Веров - Бозон Хиггса

— Чудно, как и всё тут, — отозвался Дитмар. — Куски мяса кладёшь сюда, — он показал на круглое углубление в центре «плиты». — Потом, нажимаешь вот на это, — он ткнул пальцем в продолговатую панельку, испещрённую пиктограммами.

Олег подошёл ближе, присел на корточки. Это были стилизованные изображения разных видов пищевых продуктов: мясо, фрукты-овощи, похоже, крупы и что-то ещё, не вызывавшее у человека из двадцать первого века никаких ассоциаций.

— И что дальше? — спросил он.

— А дальше вот что…

Немец подошёл к незамеченному Олегом шкафу. Видимо, это был морозильник. Во всяком случае, когда гауптштурмфюрер отворил его — ощутимо дохнуло холодом. Дитмар вынул кусок глубоко замороженного мяса и швырнул его в углубление в плите. Нажал на панельку. Кусок, окутавшись паром, медленно поднялся в воздух и начал вращаться, как в микроволновке. Вскоре послышалось шкворчание, словно невидимые духи поливали жаркое маслом. Через несколько мгновений в углублении лежал хорошо прожаренный, сочный на вид бифштекс.

— Готово, — сказал фон Вернер с неожиданной грустью в голосе. — Моей бы матушке такую плиту… Она так любила готовить.

— Микроволновая печь, — сказал Олег. — В моё время они были почти в каждом доме, но не такие совершенные, конечно…

— Идём, — сказал Дитмар. — Кухня удел женщин. Правда, нашу прелестную бабёнку к ней нельзя подпускать и на пушечный выстрел.

— Кто же нынче готовил «оленину»?

— Монах, — откликнулся немец, деликатно выпихивая русского на смотровую площадку. — У него вообще большой палец зелёный, сразу видно, парень не промах. Не то что наша дива…

Они подошли к лифту. Втиснулись. Судя по ощущениям, на этот раз поехали вниз. В кабине, как успел заметить Олег, не было никаких кнопок. Видимо, лифт перемещался только между двумя этажами — нижним и верхним. Без вариантов.

— А ты, я смотрю, не слишком жалуешь Таис, — сказал Олег.

— Заметно? — проговорил Дитмар. — Пусть её поп исповедует, меня на такое не купишь.

— А что так? — поинтересовался астроном, подстраиваясь под развязный тон эсэсовца. — По-моему, всё при ней…

— Она не помнит своей смерти.

Сказал — как отрезал. Как будто это что-то объясняет. Не на того нарвался, фашист. Евреи, они дотошные.

— А может, она боится вспоминать? — предположил Олег. — Ведь женщина же…

— Баба, — скривился Дитмар.

Олег лишь усмехнулся. Лифт замер в нижней точке, и они вновь очутились в вестибюле. Немец показал направо. Ещё одна дверь. С таким же «дактилозамком», как и входная. Дитмар сказал: аппаратная. Он почувствовал, что волнуется, оглянулся на немца. У того во взгляде мелькнула насмешливая искорка, и Дитмар жестом предложил Олегу отворить самому. Понятно. Какой-то там сюрприз, и бывший гауптштурмфюрер о нём, разумеется, осведомлён. И чего-то от умного еврея-астронома ждёт. Ладно, чай, и мы не лаптем щи хлебаем.

— Постой, Дитмар!

— Ну?

— Спросить хочу…

— Спрашивай. Только не начинай от Адама.

— Ты, когда воскрес, тоже ничего толком не понимал?

— Да, — кивнул фон Вернер. — Я уже докладывал: очнулся, ни чёрта не соображаю, весь в какой-то липкой дряни. Тарвел и воспользовался этим. Сначала накормил меня, обогрел, а потом заставил на себя работать. Я поначалу, как придурок, подчинялся, а потом вдруг вспомнил, что я не кто-нибудь, а чистокровный шваб барон Дитмар фон Вернер, гауптштурмфюрер отдельного горнострелкового батальона седьмой добровольческой дивизии СС «Принц Ойген». А как вспомнил, послал этого азиата к дьяволу. Он схватился было за свой топор, но мне хватило и камня, чтобы проломить этому варвару тупую его…

— А с монахом было то же самое? — прервал Олег словоизлияния немца. — Я имею в виду, что Иоанн тоже начал соображать не раньше, чем вспомнил свою смерть. Верно?

— Тупил так же, как и ты, — хмыкнул Дитмар. — Молился без умолку. Пришлось взбодрить.

— И меня ты тоже бодрил, значит.

— Не без этого. Чтобы вспомнить, встряска нужна. Только не испугать, а разозлить. Теперь Йоган меня иначе как безбожником не кличет.

Олег вообразил, какие богохульства пришлось изрыгнуть немцу, дабы взбодрить средневекового монаха (да, полно, монаха ли? скорее — священнослужителя) — и улыбнулся.

— Смотри, Дитмар, что получается. Воспоминание о собственной смерти включает в наших организмах целую программу…

— Программу?

— Ах да, о программировании и вычислительных машинах ты же ничего не знаешь. — Ага, сейчас мы твою баронско-швабскую спесь подсобьём. — Думаю, что в наши организмы вшита некая последовательность команд, стартовый ключ к которой — воспоминание о гибели. После этого возникает ясность мышления, начинается мобилизация физических сил и…