Михаил Кривич - Сладкие песни сирен

Ответственные лица, которым доверено у нас решать, что, когда и кому следует читать - а такое регулирование просто необходимо для самого читающего в мире народа, без него неизбежно наступят читательская анархия, вакханалия, разгул библиофильского вольнодумства,- эти ответственные лица приняли единственно верное в сложившихся обстоятельствах решение: ставшие объективно вредными произведения грека, место рождения которого оспаривают семь городов, изъяли в библиотеках из общего доступа и перевели в спецхран. Ну-ка, вслушайтесь: специальное хранение - это что-то расплывчатое, мягкотелое, а усеченные и соединенные вместе два эти слова звучат неумолимо и строго, как хруст сапог по брусчатой мостовой. Спецхран - это такое место, где собраны книги, которые не то чтобы вообще нельзя читать, а не следует читать кому ни попадя. Чтобы проникнуть в спецхран, надо получить разрешение, однако если ты человек нелегкомысленный, надежный, проверенный, если спецхранимая книга требуется тебе не просто так, а для государственного дела, если ты не станешь пересказывать прочитанное каждому встречному и поперечному, ты непременно и в свой срок это разрешение получишь. И тогда читай - не хочу. Вот что такое спецхран, если кто не знает.

В городе Н. и во многих других городах Несуглинья сказочки слепого грека перевели в спецхран довольно быстро, но, должно быть, все-таки опоздали на несколько часов. Сами понимаете, указания не на крыльях летают, пока передадут, примут, зарегистрируют, направят куда следует... И крохотное это опоздание, в другом деле ничего не значащее, обернулось политической ошибкой: самые читающие в мире граждане получили информацию о том, как уберечь себя от сиреньих песен.

Если же говорить начистоту - а мы с читателем другого разговора не признаем,- то не стоило и затевать всю эту волынку со спецхраном. И не такие секреты просачиваются. К тому же городу Н., как выяснилось, с головой хватило трудовых ресурсов, привлеченных в первый же день эксперимента. С сырьем на городских предприятиях дела все равно обстояли неважно, ткацкие станки ломались что ни день, для железобетона не завезли арматуру, так и не было решено, в каком направлении копать каналы, по которым потекут неизвестно чьи воды, и только предприятие АГ-518, худо-бедно, как ему и положено, получало свое довольствие. И если бы на приманку Елены, Дориды и Гегемоны клюнули новые проезжие ресурсы, это лишь прибавило бы товарищу Н. новую головную боль. А хватало и старой. Конечно, до безработицы не дошло бы, такой проблемы у нас нет, и для лишнего миллиона занятие придумают, но ведь придумывать надо...

Печатая эти строки в четыре пальца, авторы буквально ерзают на своих просиженных стульях. Отчего? От нетерпения, от чего же еще. Не терпится нам узнать, когда наконец искушенный читатель отложит в сторону книжку, когда он оторвет глаза от строчек, чтобы задать нам каверзные вопросы. Если тысячи проезжих быстренько сообразили, как избежать сиреньей ловушки, почему же тогда в эту ловушку угодившие не воспользовались древнегреческим приемом, столь хорошо себя зарекомендовавшим? Отчего не залили себе уши воском и не дунули, сверкая пятками, восвояси? Разве они не плоть от плоти читающего народа? Неужто среди них не нашлось ни одного, кто читал раньше эту самую греческую книжку?

Плоть от плоти. Нашлись и читавшие. Некоторые даже знали имя автора и краткую биографию героя - того самого, который велел команде залить уши воском, а себя привязать к корабельной мачте, чтобы все услышать, но не поддаться призывному пению.

А не нашлось бы таких умников, какой-нибудь Говбиндер обязательно бы протрепался.

Вездесущий пенсионер Евсей Савельевич Говбиндер зачастил в зону со своим фокстерьером Выбросом с первого же дня эксперимента. Делать ему там было абсолютно нечего, и никто бы его туда и не пустил: в пионерский лагерь - и то посторонних не пускают. Но хитроумный пенсионер придумал трюк почище греческого. Всем обитателям коттеджей выдали одинаковые, почти новые и, мы бы сказали, очень удобные ватные фуфайки и брюки, у которых есть официальное название "ватный трус" - емкий, запоминающийся термин. И на правый рукав каждой фуфайки был нашит особый знак - изящный голубой ромб с темным силуэтом полуженщины-полуптицы. Нашивочка эта и служила документом, по которому пропускали в зону. В конце концов, не давать же каждому служебное удостоверение в пухлых красных корочках или контрамарки, как в театре. Зона вам не театр.