Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти

Ваш Уильям

Глава 6

Позвольте представить - гостья Саши Могилевского.

Та, что с Мишиных слайдов, мило улыбнулась всем и отдельно Бернару, присела на корточки, чтобы погладить О'Бумбу, поднялась и приветливо сказала:

- Здравствуйте.

- Здравствуйте,- хором ответили ей все, кроме Бернара, О'Бумбы и Миши Кравчука. Мы стояли, вперившись в Мишу колючими мужскими взглядами, в ожидании, что он что-нибудь произнесет и не заставит даму ждать ответа. Миша спрятал блокнот в один карман, ручку - в другой, пригладил волосы, поправил галстук с яхтой, бросил взгляд в окно, в сторону закатного солнца, которое угадывалось за соседним домом, и, не отрывая взора от кирпичного брандмауэра, сказал обреченно:

- Гуд морнинг,- как всегда, напирая на "р".

С этого момента Кравчук стал мне нравиться. Мне симпатичны люди, которые поступают так же, как поступил бы я, находясь на их месте. Ну, может быть, я произнес бы "морнинг" не так раскатисто и для порядку, как меня учили в школе, загнал бы концевое "г" в нос, чтобы не выпирало, оскорбляя слух кембриджской профессуры. "Ты конформист",- говорит мне время от времени любезнейшая Татьяна Аркадьевна, женщина умная до невозможности: она исправно читает первые восемь страниц "Литературной газеты". Она не вполне точна, ибо я вовсе не соглашаюсь со всеми, а просто очень люблю всех, кто соглашается со мной и ведет себя как я. И я, должно быть, если бы увидел нашу гостью впервые после доброго часа разговора на ломаном английском, перепутал бы утро с вечером и пялился на нее сумасшедшими глазами.

Впрочем, сослагательное наклонение здесь неуместно. На вошедшую женщину Миша Кравчук смотрел точно так же, как я. Как я - но не сейчас, а четыре года назад.

Тогда, в самолете ИЛ-62 Москва - Ташкент, отправляясь на конгресс герпетологов - нет, все же киноведов,- я вот так же уставился на девушку, которая велела мне пристегнуть ремни.

Вместо того чтобы привычным движением сомкнуть лязгающие створки, я достал расческу и стал причесываться, не отрывая глаз от стюардессы. Причесываться не было ни малейшей нужды, и вообще я не склонен делать это на людях, но тогда я почему-то причесывался особенно тщательно, волосок к волоску, а она все ждала, когда я пристегнусь, и вот, спрятав расческу в карман - прошло, наверное, минут десять,- я зачем-то встал, посмотрел в иллюминатор, точно как Кравчук, увидел закатное солнце над летным полем, опять достал расческу и сказал: "Доброе утро". Правда, по-русски, но это, наверное, потому, что тогда не было рядом сэра Уильяма.

Сейчас он был рядом и вопросительно глядел на Могилевского, ожидая, должно быть, что тот представит его даме. Я взял инициативу в свои руки.

- Сэр Уильям,- сказал я торжественно, как в фильмах из великосветской жизни один сэр говорит другому, подводя к нему юную красавицу, которой с этого кадра и до конца картины суждено быть главной героиней.- Сэр Уильям, я имею удовольствие познакомить вас с моей женой.

- Оля,- сказала моя жена и сделала книксен. Застарелая привычка звезды аэрофлотовской самодеятельности.

И тут профессор сделал на моих глазах гигантский шаг по пути к демократизации пуританского и глубоко консервативного британского общества.

- Бризкок,- произнес он и взял Олину руку в свою.- Уильям Бризкок,добавил он, склонив голову, и приложился к ручке губами.- Но вы можете называть меня просто Уильям.

- Прошу за стол,-- провозгласил Саша Могилевский, тоже впадая в тон великосветского фильма. Я думал, что он добавит "кушать подано", но это было бы уже чересчур, потому что все должно быть в меру: уж если подано, так подано, а открытые бутылки с пивом, да неумело, по-мужски нарезанные бутерброды в фотографических кюветах - какое уж там "подано". Я нацелился на бутерброд с полтавской колбасой.

- Но как же так...

Кандидат, кандидат, как же так, кандидат, неужто вы ничего еще не поняли, один из всей честной компании? Даже кот все понял. Я мог бы оказаться ревнивцем, и тогда бы я занес над вами, дорогой друг Кравчук, искривленный восточный нож, которым Саша Могилевский резал полтавскую колбасу. Вам понравилась моя Оля? Вы приняли ее за ту, другую? И я на вашем месте принял бы ее за ту, другую. Отныне вы мой друг...

- Миша,- сказал я ему как можно нежнее, это я в первый раз обратился к нему по имени,- сядь за стол и налей себе пива.

- Джигулевски! - воскликнул сэр Уильям.- Уверяю вас, в мире очень много прекрасного. Оно неисчерпаемо.

Неужели это он о жигулевском пиве? Или о моей жене? Или вообще - о жизни?