Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

Девочка открывает глаза.

- Мне опять снились плохие сны, - изумительно-капризно кривит пунцовые губки, хлопает глазками, садится в ящике и взбивает длинными пальцами фиолетовые волосы. Изумительные фиолетовые волосы.

Господин канцлер млеет. Он берет ее руку в свою ладонь и осторожно целует, даже не целует, а лишь слегка касается дыханием бархатистой кожи. Другая его ладонь скользит с плеча девочки вниз, вниз, вниз, ощущая шелк тонкого платья цвета медной патины, тепло и изгибы подросткового тела, очаровательно незрелого, расслабляюще неуклюжего, неловкого, неумелого.

На ее теле цветут сады и поют птицы. Это произведение искусств, запечатленное механическим, но сумасшедшим гением на белом полотне девичьей кожи. Канцлер еще отхлебнул. Потрясающе, просто потрясающе. Вот теперь он понимает, что такое - удар, что такое буйство красок в нелимитированном потоке света и души мира. Платье - только отвлечение, защитная оболочка, ненужный антураж. Хотя, он сам его выбирал.

- Мне холодно, - капризничает девочка.

- Подожди, подожди, - у господина канцлера почти прерывается дыхание, потому что биение ее тонких жилок, подрагивание мышц вдруг пробуждают райский сад, деревья плавно покачиваются в потоках ласкового ветерка, птицы перелетают с ветки на ветку и нежно воркуют, а господин канцлер чувствует благоухание вечного лета, нежной, медовой симфонии покоя.

- Мне холодно, я хочу пи-пи, - словно ребенок, которому надоели восхищенные сюсюканье родителей, поднявших его среди ночи и выставивших на обозрение пьяно-благодушных гостей.

10

Знакомый стюард сменил черно-белый костюм на расшитый золотом мундир с эполетами и многочисленными орденами на длинных ленточках. На боку болтался кортик, а левой рукой он обнимал фуражку с высокой тульей и кокардой - альбатрос в лучах анимы. "Авель", - прочитала Сэцуке на блестящей пластинке, прикрепленной к его рукаву.

- Вы не будете возражать, если я на некоторое время похищу вашу даму, господин Ошии? - вежливо поклонился Авель и подмигнул Сэцуке. Девочка зарделась. Все было очень церемонно и отнюдь не наигранно.

- Похитите? - переспросил Ошии, оторвавшись от газеты. - А, нет. Конечно, я не возражаю.

- У нас подобралась веселая компания, - сказал Авель. - Несколько мальчишек и девчонок и парочка родителей, больше похожих на мальчишку и девчонку. Я гарантирую безопасность и веселье!

- Я согласна, - важно кивнула Сэцуке, расправила складки на юбочке и встала. Медведь Эдвард разочарованно молчал. Сэцуке замерла - Эдварда было жаль, но и тащить его на экскурсию, которая больше походит на свидание с молодым человеком ("Блестящим молодым человеком", - как любила описывать бабушка встречу с дедушкой), да, с блестящим молодым человеком...

- Мадемуазель Сэцуке, я думаю, что ваш мохнатый друг не откажется поразмять лапы в переходах "Альбатроса", - улыбнулся Авель, и Сэцуке внезапно показалось, что веселые искринки в янтарных глазах, которые почему-то не скрывали темные очки, эти чертовски веселые искринки намекают, а вернее - успокаивающе шепчут, что ее тайна хоть и известна обладателю эполет и кортика, но так и останется тайной. Их тайной.

- Его зовут Эдвард, - взяла медведя на руки Сэцуке.

- Рад приветствовать на борту "Альбатроса", медведь Эдвард! Всегда хотел познакомиться с летающими медведями, - коротко, по-военному кивнул Авель, щелкнул каблуками и объяснил Сэцуке:

- Медведь, который не летает, - просто медведь.

Ошии хмыкнул и уперся взглядом в очередной иероглиф. Что это такое? Харигана? Или диалект? Ах, опять об Императорской семье. Однако чем дальше "Альбатрос" отплывал от Императорской резиденции и чем ближе приближался к владениям Такаси Итиро, тем больше в воскресном выпуске "Свет анимы" встречалось статей с упоминанием имени главы фонда "Стереома".

Так, перелистываем страницу, прощаемся с нудным описанием посещения Императорской семьей открытия театрального сезона в "Гранд Опера" и натыкаемся на не менее нудный, но умеренный (пока еще) по размерам репортаж о благотворительной деятельности фонда "Стереома", иллюстрированный размытыми снимками чумазых подростков, которых доблестные полицейские волокут в теплые объятия интернатских садистов.

Ошии достал очередную ароматическую палочку, вынул блокнот, стило, и перевернул страницу. Как известно, самая важная информация размещается в газетных "подвалах" и набирается самым мелким шрифтом.

Заголовок гласил: "Слова скорби". В заметке, а точнее - некрологе - администрация полицейского участка номер семнадцать приносила свои соболезнования семьям погибших. Обстоятельства гибели и точное число погибших и пострадавших не указывалось.