Михаил Савеличев - Меланхолия

- Тебе следует попробовать прелести меланхолии.

Сандра осторожно отпила из горлышка и покачала бутылку перед глазами, наверное наблюдая как в импровизированной пенной волне захлебывается солнце.

- Безумие... Меланхолия... Слишком много символических знаков яви, а явь вообще без знаков - как скоростная дорога с перекрестками, несешься и не знаешь на каком повороте тебя окончательно выбросит из кресла. Слова, слова, слова. Как много слов, как много мнений. Говорю как профессионал по производству мнений - вот где подлинное распадение. У тебя есть мнение, у меня есть мнение. И тогда какой в этом смысл? Какой смысл во мнении, которое не меняет существенности? Или инквизиция была в чем-то права? Сэцуке! - внезапно крикнула она.

Маленькая девчонка сидела на краю причала в тени лодки, на корме которой было выбито "Суб Марина", и рассматривала толстого пеликана, курсирующего между всплесками рыбок, серебристыми тенями скользящими у поверхности. На крик Сэцуке посмотрела в нашу сторону, прикрыв глаза ладошкой, помахала в ответ и на корточках мелким гусиным шагом слегка отодвинулась от воды. Пеликан согласился подплыть поближе.

Хваленый фирменный суп из креветок оказался обычным подогретым и подсоленным молоком, в котором бултыхались розовые кусочки, а филе из рыбы ровно соответствовало своему определению - большой прожаренный кусок без изысков, а потому вкусный. Сандра ковыряла что-то вегетарианское, заказанное сгоряча, и пришлось пододвинуть ей половинку филе. Она с укоризной посмотрела на меня, но от рыбы не отказалась, ссыпав на нее всю зелень.

- Хочешь искупаться? - спросила она.

- Да. А ты?

- Конечно.

- Ты девушка рисковая.

Сандра улыбнулась, а мне вспомнилось как накануне вечером мы засиделись с документами дома. Расположились в зале за обеденным столом, убрав с него свечки и салфетки. Груды папок с вырезками адвокатша аккуратно разложила по периметру, но потом пришлось их открывать и закрывать, сравнивать записи, фотографии, сверяться по компьютеру и менять местами бумаги, пропахшие затхлостью архивных могильников, после чего на столе образовался локальный хаос, лишь слегка упорядоченный памятью и липкими бумажками с обрывочными записями. Бумажки у Сандры почему-то оказались розовыми с выдавленной кружевной каймой. На таких в борделе удобно ценники писать, почему-то прокомментировала она мой интерес.

На фотографиях были женские лица. Они смотрели из-под глянца обложек, сквозь цветные точки газетного официоза, прятались за шершавую матовость карточек домашней выделки. Сотни лиц. Красивых и не очень, спокойных и строгих, зрелых и молодых, и во всем этом калейдоскопе была некая точка общего соприкосновения, какое-то общее единство, которое улавливалось лишь уставшим от разнообразия глазом. Огромная коллекция ухваченных душ. Вдруг кто-то слышал их шепот? Их главную тайну, которую они были готовы открыть лишь наедине? Они скреблись пальчиками из плоскости своего заключения, странные лица в тесных переборках забальзамированной действительности, в строго отмеренных рамках подлинности и похожести.

Ноутбук хранил еще более обширную коллекцию, карточным веером компьютерного пасьянса рассыпая изображения по плывущему в синеве наутилусу. Сандра стучала по клавишам и глаза заполняли экран - анонимные, неизвестные, готовые все что угодно таить в крошечных бликах давней фотовспышки - порочность и целомудренность, сумасшествие и ледяную интеллектуальность, медитативную пустоту или просто пустоту растительной жизни, оставшейся за кадром.

- Подожди, - задержал я прохладные пальцы Сандры и склонился над черно-белым, искусственно размытым снимком обнаженной девушки. Близкое лицо, черные волосы и руки, подставленные под щеки, были четко обрисованы умелой фокусировкой, но спина и ноги покрывались кокетливым намеком приглушенного сияния, тайной глубиной, куда не дотягивались заинтересованные щупальца примитивной похоти. - Ты знаешь ее?

- Какая-то артистка. Ничего похожего.

Я перевернул карточку и прочитал надпись, исполненную замысловатым, с завитушками почерком - тонкие линии отражались в полимерной ткани подложки и казалось, что им тоже присущ тайный смысл наготы: "Если я не узнала вас физически, не думайте, что я вас не видела. Мне удалось освободиться от своих телесных свойств, и я вижу вас в другой форме. Когда я говорю, то высказываю удивительные вещи. Но часто я лишь заканчиваю словами мысль, возникшую в моей душе. Другим людям я кажусь безумной, но для вас мои идеи ясны. Я иду по дороге, проложенной вашим духом, и, хотя я не знаю всех ее поворотов, я все же надеюсь оказаться у цели вместе с вами. С кем не случалось множество раз, что он, размышляя о пустяках, приходил к очень важной идее через ряд представлений или воспоминаний? Часто, говоря о чем-нибудь малосущественном, невинной точке отправления какого-нибудь беглого размышления, мыслитель забывает или умалчивает об абстрактных связях, которые привели его к выводу, и продолжает говорить, показывая только последнее звено этой цепи размышлений. Если я начала дышать воздухом небес раньше, чем вам дано будет существовать в них, почему должны вы хотеть, чтобы я очутилась вновь среди вас? Ваша Шерилин".