Михаил Савеличев - Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)

- Ненавижу, когда меня трогают, прикасаются ко мне. Даже самые близкие люди, если я этого не ожидаю. Я не вижу, а ко мне прикасаются. Стучат по плечу в автобусе. Хватают за руки на улице. Это, наверное, и не ненависть, она - дело здесь десятое. Порой мне кажется, что внутрь запускают пальцы. Прямо под кожу, в душу. Холодные, длинные пальцы, забирающие тепло и одиночество...

Его погладили по плечу теплой рукой.

- Ты не обижайся. К тебе это не имеет отношение. Сам не понимаю - зачем я это сказал. От большого доверия, наверное. Такого огромного, надутого, совсем не вдохновляющего, а словно пачкающего, ставящего в неловкое положение. Не люблю неловких положений. Я в них банален.

Неловко встав, словно у нее затекли ноги, Оксана подошла к окну. Что-то в ее движениях Славе очень не понравилось. Конечно, тут не было симптома какой-либо болезни, об этом даже смешно думать, а только лишь телесный сигнал внутреннего, скрываемого чувства, - скользнувший, царапнувший и сгинувший. Она обхватила себя за плечи, вцепилась в трицепсы, так что под пальцами начали расплываться красные пятна. Голову склонила налево, прислушиваясь к себе.

Ну вот, все опять испортил, весело подумал Слава. Трудный период - бросил одну, пришел к другой, разлюбил третью, соблазнил четвертую. Но и в этом есть своя прелесть, аварэ. Притирание друг к дружке, нащупывание и взаимная подгонка шероховатостей, заусенцев, сучков. Рукой постоянно цепляешься за них, загоняешь под кожу, обижаешь. Как сейчас. И от этого действуешь нежно, с осторожностью и хитростью. Притронулся мягкой лапкой, выпустил когти, лизнул язычком. Замечательный момент. Влюбленность и восхищение. Потом все будет выучено, обговорено тысячи раз, покроется толстым слоем лака, а в движениях проявиться умелая дрессировка.

И тут оно меня обманывает, осенило вдруг его, обманывает в открытую, нагло, настолько откровенно, что только сейчас пришло в голову. Оксану стоит назвать "мадемуазель Время" - в честь и все прочее... Избавляешься от него, восхищаешься Кантом, обзываешь чистым воззрением, пожирателем младенцев, пинаешь мертвую собаку, но сидишь на нем, впускаешь в дверь, занимаешься с ним любовью. Слабость. Ой ты, слабость человечья! Соблазн. Может обсудить это с Мариной? А может назвать их теперь иначе - мадемуазель, скажем, Четверг, и, скажем, - мадемуазель Пятница? Или - мадемуазель Восемь с половиной и мадемуазель Два сорок?

- Ты мне ответишь? - прервала Оксана какую-то важную, хоть и по хулигански начинающуюся, Славину мысль. Чувство было двойственным - легкое раздражение, как от смеха в постели, и легкое же облегчение, как от само собой отпавшей необременительной обязанности. Слава показал язык голой спине и попе.

- Не скажу, нечего говорить. Все сказано. Об остальном догадайся. В конце концов, оставь мне мою частичку тайны! - он сел в кровати по-турецки. - Не все же вам, женщинам, сводить нас с ума.

На синь наплывало белое облако, медленно, тяжело, величаво, надвигалось массивной бархатной портьерой, обтекало Оксану, осторожно и аккуратно вырезая ее контур. Сощурив глаза Слава пытался рассмотреть Оксанину ауру, но не замечал ничего сверхъестественного, кроме небольших радуг в волосах и на плечах. Словно почувствовав смену природных декораций, гораздо лучше подчеркивающих достоинства ее тела, девушка повернулась боком, положила руки на затылок и запрокинула голову. Экран опустился, в комнате стало сумрачно, даже холодновато, так как исчез, хоть и символический, призрак солнечного тепла.

Оксана все тянулась назад, превращаясь в тугой лук, чудилось легкое растяжение суставов, взвод и напряжение мышц, подстраивающихся под готовящееся выстрелить тело-оружие. Непроизвольно напрягался и Слава, боясь, что пластичная девушка не выдержит такого трюка, потеряет равновесие, неуклюже взмахнет руками, безнадежно пытаясь себе помочь... но ладони твердо уперлись в пол, правая нога взметнулась вверх, лук разогнулся, замер и вот уже Оксана улыбаясь сидит перед кроватью на корточках.

Он вспомнил о дыхании и сказал с чувством:

- Акробатка. Соблазнительница. Оксана с яблоком. Вот завалю на спину, будешь знать.

- Завали, - шепотом предложила она. - Овладей. Изнасилуй. Люби. Ласкай.

Ему стало грустно. Нет, потери желания, усталости, а тем более пресыщенного равнодушия не было. Вполне стандартные реакции на присутствие красивой, обнаженной девушки, которой ты далеко не безразличен (скажем так) наличествовали, губы и руки делали свое нежное дело, и делали его хорошо, может быть даже страстно, но вот за этой колышущейся, ярко-красной ширмой сидел кто-то холодный, отстраненный, попивающий через соломинку ледяной сок, машинально рассматривая стремящиеся вдавиться, слиться стонущие тела и думающий о более важных, неотложных, вечных делах.