Михаил Савеличев - Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)

- Вот и хорошо, вот и замечательно, - хлопнул Вадим в ладоши. - С первым вопросом покончено. Осталось ответить на последний - в чем смысл жизни?

- А мы разве живем? - удивилась глядя на Славу Лена.

- Ну вы даете! - пополам с внезапно возникшим кашлем ответил Слава. - А чем еще мы занимаемся?

- Если честно, - сказал Дима, значительно поправляя очки, - то мне это очень напоминает духовную мастурбацию. Может быть... Да о чем это я! Конечно, у каждого есть свое личное, глубоко личное мнение, с которыми я спорить, но и принимать не собираюсь. Но все так и есть. Вадим, дай костыль, так и есть - мас-тур-ба-ция, - костыль ритмично отбил о парту музыкальную тему.

Слава съехал по стулу и втянул голову в плечи. Ему почему-то показалось, что костыль полетит сейчас в него.

- Ба! Да у нас плюрализм, свобода слова и... как там Криницкий матерится..., - защелкал пальцами Бока, - вот, постмодернизьм сплошной.

- Это тебе только показалось, - попробовал возразить Слава, но голос сел и получилось тихое сипение, на которое Бока и внимания не обратил.

- Товарищи! Камарады! Дуслык! - вскочил он на стул и замахал руками. - То, о чем так часто говорили большевики, а точнее - мечтали мы, плача в подушки и дроча духовно - случилось! Ура!

- От Кафки к Кафке, - покачал головой Криницкий.

Бока продолжал вещать:

- Мы долго молчали, молчали, молчали и, наконец, заговорили! В любой момент кое-кто вновь может заткнуть нам рты, с этим, увы, не совладать, но в этот самый миг мы можем сказать свое глубокое имхо... (чего-чего?) in my honorable opinion... Предлагаю дать слово... Марине! - все зааплодировали.

- Вообще-то, мой день рождения давно прошел, - проворчала Марина, не отрывая взгляда от раскрытой на пустых страницах тетради.

Слава опасливо покосился на Оксану, но она сидела прямо, с закрытыми глазами и не делала попыток напроситься на выступление. Она будет последней, к кому обратятся, решил с облегчением он. Бока поворачивался с протянутой рукой и выставленным указательным пальцем, словно проржавевший флюгер в бурю.

- Ты полная дура, - фыркнула Марине Алена. - Уж кому есть что сказать, так это тебе...

- А тебе? - прошипела покрасневшая Марина.

- Разум и чувства, - вздохнул Криницкий.

"Интересно, кто-нибудь за меня заступится?" - с зоологическим интересом подумал Слава.

- Никто пока никаких обвинений и не выдвигал, - сказал Дима. - И я не считаю это рациональным. Все слишком эфемерно для позитивных гипотез и, тем более, не вижу пользы от этого... как? ("Горе от ума", - подсказали со стороны) точно, будет полное горе от ума.

- Погоди, - спокойно погрозил пальцем Бока. - Неужели ты действительно видишь здесь некие последствия? Последствия?! Здесь?!

- Отрицать такое тоже глупо.

- Город Глупов и его обитатели.

- Нет, нет, подожди, - вступился внезапно разволновавшийся Вадим, отчего достаточно резво вскочил на свой стул без всяких костылей. - Давай прежде всего будем людьми, а не дрессированными собачками, которые гавкают по разрешению. Нас ни о чем не спросили, так будем молчать. Гордые и все в белом. Тебя, Бока, я не понимаю - запал проворовавшегося обвинителя надо сдерживать. Если кому и говорить, то Оксане.

Это оказалось кодовым словом, выключившим звук в классе. Все замерли. Славе было исключительно плохо. Как будто в кошмарном сне скользишь сквозь бредовые слова, приобретающие от бесконечного повторения вес и характер, белесый цвет и дьявольскую прилипчивость. Они звонят в голове и в короткие промежутки походов в туалет, лишь слегка пригасая от яркой лампочки, хватают за руки, кричат и шепчут в уши, прыгают в зеркале до чистки зубов. Культура Два... Культура Два... Культура Два... Нет здесь ни намеков, ни развратного подсознания. Просто усталость и просто слова - без смысла, как и все остальное. Стоит потерять смысл в себе, усомниться, тогда приходят слова, глупые, никчемные, лживые.

Ноябрь продолжал плеваться снегом. Тягучей, белой, липкой слюной приближающейся болезни. Смачно, точно, обильно. Стекло спасало от соприкосновения с холодной мокротой, но не избавляло от мерзкого чувства, замешанного на боязни момента, когда все-таки придется подставить лицо презрению.

- Я ничего не помню, - сказала Оксана.

- Момент истины, - откомментировал громовым шепотом Криницкий, - в августе... э-э-э...

- Я ничегошеньки не помню, - горько сказала Оксана.

- Я не могу ничего вспомнить! - выкрикнула она в спину Ольги. - Не мне судить... нет здесь подсудимых. Никто ничего не сможет вспомнить. Как во сне - снится ностальгия пыльных и солнечных мест, но кроме стертых чувств ничего больше и не остается. Откуда мы все можем знать? Вдруг нам всем стоит встать на колени и на него молиться? Вдруг там ничего и нет... Пустота. Давайте уж заодно и судьбу, бога осудим.