И Крупеникова - Еретик

Воин не завернул бы в эту неприметную деревушку, но мешок с провизией опустел, а суслики и другие грызуны, которых пес приносил хозяину в избытке, не годились для человеческого стола. Кроме того, пленник упрямо отказывался от остатков хлеба, сыра и вина. Ослаб предельно, хотя Воин больше не связывал ему руки - какой толк, все равно ночью избавится от веревок! Еретик брел за всадником, опоясанный длинным кожаным ремнем, который конвоир надежно прицеплял свободным концом к луке седла.

Торгашки не приставали. Взгляды прохожих поспешно ныряли в неказистые дворы, едва скользнув по фигурам чужаков. Видимо суровая мина на лице воина, его внушительный меч за плечами, огромная собака и странный пленник под черным капюшоном не располагали жителей к дружеским улыбкам.

- Ждите тут.

Воин оставил лошадь, пса и еретика на коновязи, а сам, прихватив мешок, направился в трактир.

Ждать пришлось недолго. Сначала из-за открытых дверей послышались громкие голоса, затем яростная брань, а в довершение - грохот рушившихся столов и лавок с перезвоном бьющейся посуды. Пес зарычал и вскочил на крыльцо. Вывалившийся из трактира мужик намеревался вернуться в драку, но, столкнувшись нос в нос с оскаленной мордой, бросился наутек. В недрах деревянной потасовки угрожающе загремел металл. И исступленный вопль разом обрубил разгулявшееся буйство.

Появился Воин. Багровый от гнева, он плечом поправил ножны, вытер клинок оборванным лоскутом одежды и водворил на место поработавший меч.

- Мразь, - буркнул он, отвязывая коня.

- Зачем ты лишил его жизни?

Воин вздрогнул. Еретик не проронил ни слова с того замечательного утра, когда он обнаружил пленника свободным и не сбежавшим.

- Я не терплю, когда всякая гадина угрожает мне тесаком, - выплюнул Воин и опомнился. - Не твое дело!

Он выехал из деревеньки так, будто не слышал за спиной проклятий и надрывных бабьих причитаний.

- Ты лишил жизни того, кто высоко ее ценил, - произнес Еретик. - У него осталась семья, ему было больно умирать.

- Всем больно умирать.

- Для тебя боль ограничена лишь физическими страданиями. А те, чья жизнь полна, кто живет не ради себя одного, кто верит в будущее и создает память для потомков - их боль куда страшнее.

Всадник окатил пленника ледяным взором.

- Значит, тебе на плахе слишком больно не будет. Верить тебе не во что.

- Ты не знаешь, как живу я, - сказал Еретик.

Ты забыл своё...

Он вздрогнул. Голос юноши и тот, другой, непрозвучавший, были совершенно разными.

- Зато я помню, как подыхала твоя семья под моим клинком, - оскалился Воин.

"Колдун проклятый! Что б тебе пусто было!"

Бледное лицо еретика пряталось под тенью капюшона.

- Меч убивает плоть. Но ничто не в силах разрушить Круг Бытия. Помнящий зрит силу предков.

- Я с удовольствием посмотрю на твоих предков, когда тебе всенародно отсекут башку.

- Ты тешишь свою маску, Воин. И не желаешь помнить своё.

- Еще одно нравоучение, и, клянусь, ты об этом пожалеешь!

Еретик не ответил. Но под капюшоном мелькнула невнятная улыбка.

Несмотря на неприятный инцидент, польза от посещения деревни все-таки была. Воин пополнил запасы провизии и вина до того, как трактирные завсегдатаи полезли в драку.

Конь фыркал и жевал удила. Молодой, привыкший к доброй рыси, он ускорял шаг, но всадник немедленно натягивал узду. Воин не торопился. Селение осталось далеко позади, близился вечер, и редкий приветливый лес по левую сторону от дороги манил завернуть на ночлег. Фляга с вином опустела больше чем на половину, и он уже присматривался к тропинкам, ведущим под сосновые кроны. Но то ли вино развязало язык, то ли умиротворяющее лиловое небо и рыжий закат над дорогой побуждали к философским измышлениям, так или иначе он заговорил.

- Эй, Еретик, во-он навстречу нам ковыляет нищий. Как, по-твоему, он ценит свою жизнь?

- Он презирает жизнь, ибо кроме лишений не видит в ней ничего. Он одинок и пуст.

Воин ожидал продолжения - "как ты", но юноша молчал.

"Боится получить оплеуху", - он с усмешкой глянул на пленника.

За спиной Еретика колыхнулась невесть откуда взявшаяся тень.

Оглянись...

Воин удивленно посмотрел на неопорожненную флягу.

Путаные мысли звенели в голове, и им подпевало вездесущее комарье. Пора было сворачивать в лес, но огненный полукруг уходящего солнца, как одинокий костер в глуши, взывал следовать за собой.

Впереди в желто-малиновых разводах заклубилась пыль. Скоро показалась карета, и четверка взмыленных лошадей прокатила ее мимо уставших путников.