Наталья Болдырева: Жаркое лето. Первый поток

Греющаяся заварка распространила по комнате сладкий земляничный запах. Пока Яна доставала тарелку и отрезала тонкими ломтиками сыр, тосты поджарились. Она перевернула их, положив сыр на уже прогревшуюся сторону, чтобы тот подплавился немного, и принялась разливать чай в точно такие же, стеклянные чашки.

Уже через минуту все было готово.

Яна, подвинув к кровати стул от письменного стола, переставила тарелку и кружки на него.

— Спасибо, — сказала я, беря в руки горячую чашку. Оказалось, руки у меня замерзли, как это случалось всякий раз, когда я нервничала. — Спасибо и за чай, и особенно за душ.

— Да ну, брось, — отмахнулась Яна, беря тост, — скажи лучше, кто этого охламона так разукрасил?

— Сам, — ответила я, делая глоток. Ароматизаторы в чае были, конечно же, синтетические, однако сам он отличался необычным, но приятным привкусом. — Что за чай? — спросила я, беря второй тост.

— Местный, — ответила Яна, — в предгорьях выращивают. И добавила, тоже делая глоток, — ума нет, считай калека, — имея в виду, очевидно, Пашу.

— Да ладно, — я расслабилась, и ситуация уже казалась мне действительно забавной, — ему всего тринадцать лет.

— Мне в тринадцать лет никогда бы не пришло в голову вымазать голову в краске, — категорично заявила Яна.

Я глянула на нее искоса и невольно рассмеялась, представив себе, как бы это могло быть. Яна, не выдержав, тоже прыснула. Дверь в санузел распахнулась, и на пороге появился Паша.

— Готов, — сказал он, вытирая полотенцем бледно-зеленую голову. На полотенце оставались грязные разводы. Задохнувшись от ужаса, Яна обожглась чаем, и поспешила быстро поставить чашку обратно на стул.

— Господи, Паша! Ты себя в зеркало видел?

— Оно запотело, — ответил Паша, рассматривая полотенце в своих руках.

— О, боже, — вскочив, я принялась разуваться.

Скинула джинсы, оставшись в топике и плавках и, развернув Пашу, толкнула его назад, закрывая за собой дверь. Внутри санузел был совсем тесным. В одном углу красовался унитаз, в другом — душевая кабинка, в третьем — крошечный умывальник с маленьким запотевшим зеркальцем над ним.

— Залезай, — дождавшись, пока Паша залезет в душевую, я забралась следом и закрыла раздвижную дверцу.

На многоярусной угловой полке было столько разнообразных флаконов и тюбиков, что я не сразу нашла нужный. Открыв, наконец, воду, и отрегулировав температуру, выдавила шампунь на ладонь и перевела взгляд на Пашу.

Тот смотрел на меня во все глаза, но стоило мне глянуть на него, зажмурился и подставил голову. Я принялась ожесточенно тереть его позеленевшие волосы.

Чтобы отмыть их мне понадобился почти час.

Когда через час, раскрасневшийся и растрепанный, Паша сидел на кровати, поглощая сделанные Яной тосты и запивая их горячим чаем, я, возвращая Яне второе выданное ею полотенце, извинялась безостановочно, чувствуя себя ужасно неловко.

— Концерт давно закончился, твои друзья, наверное, уже разошлись… Мы испортили тебе вечер.

— Вы сделали мой день, — отвечала Яна, смеясь.

— Пойдем с нами на последний костер, — спросила я, не зная, как еще загладить нашу вину.

— Не, — отказалась Яна. — Что я там буду делать?

— Спасибо, — в который уже раз повторила я, — даже не представляю, как тебя отблагодарить…

— Возьми у меня комплект формы, — вновь засмеялась Яна.

— Тридцать пять комплектов, — ответила я.

— Что? — переспросила Яна удивленно.

— Я возьму у тебя тридцать пять комплектов формы.

Яна, загоревшаяся моей идеей, отвела нас на склад немедленно, и в корпус мы с Пашей возвратились, нагруженные пакетами с новенькой, еще ни разу не надеванной формой. Отряд ждал нас в беседке. До выхода на костер оставалось всего ничего.

— Что это? — спрашивали мальчишки, подбегая, чтобы забрать у нас пакеты.

— Пока секрет, — отвечала я, зная, что уж так-то они точно заглянут внутрь. — Тащите в спальню девочек и складывайте на моей кровати.

Когда мальчишки вернулись обратно, я проверила, все ли прихватили куртки, и мы пошли туда, где уже слышался усиленный громкоговорителями голос Любовь Викторовны.

Костровая находилась в лесу, по дороге на пляж. Чем ниже мы спускались по лестнице, тем громче и четче становилась речь замдиректора. Любовь Викторовна говорила о лагере, о детях, о вожатых и воспитателях, о чудесных днях, проведенных в "Аквамарине". Когда голос зазвучал уже на полную мощь, мы свернули на неширокую тропинку, нырявшую в кусты, к расчищенной там площадке. Посреди возвышался сложенный из собранного парнями сушняка огромный костер. Отряды сидели на многочисленных бревнах, разбросанных тут и там по поляне, или на карематах, постеленных прямо на землю. Костер был символически огорожен по периметру столбиками с навешенными на них цепями.