Грег Бир - Город в конце времён

Она издала зудящий звук, свидетельствующий о крайнем раздражении.

— Все эти так называемые книги с огромной натяжкой можно назвать увлекательными.

Гентун машинально коснулся единственной книги сквозь ткань своего кошеля.

— Ничего, они достаточно сообразительны, — сказал он. — Кстати, Библиотекарь пожелал осмотреть наш самый необычный экземпляр.

Он спроецировал ментальное изображение юноши, словно ощетинившегося агрессивными порывами.

— В первый раз он привлек мое внимание во время спортивных игр на лугах. Более того, как-то раз и я вроде бы привлек его внимание, когда проходил мимо. Он обернулся и посмотрел в мою сторону, словно видел воочию.

Формовщица вытянула две руки вперед, ухватила изображение, раскрутила юлой и пустила плыть по воздуху. Через несколько секунд образ юноши рассосался и пропал. Хозяйка яслей питала особую неприязнь ко всему нематериальному.

— Да, его зовут Джебрасси. Я его помню: вложила в него чуть больше пылкости, чем обычно. Он прирожденный пилигрим — вскоре присоединится к одной из ваших суицидальных групп, помяните мое слово.

— Репродуцируемость?

— Он один из новеньких, даст еще неизученную линию, если, конечно, какая-то из фертильных самок решит его выбрать — в чем я сомневаюсь… Вы знаете, он звучал как колокол — словно еще на родильной площадке что-то к нему приблизилось, забрало его внутренний голос, изменило… Сильный сновидец, подозреваю я. Его сородичи зовут это блужданием — пустые глаза, оцепенелый вид, ночные кошмары. Сильно раздражает остальных соплеменников.

Она бросила на Гентуна трехкратный косой взгляд средних глаз — обвиняющих, ироничных, нетерпеливых.

— А вы блуждаете, друг мой Гентун?

Он счел ниже своего достоинства отвечать на столь абсурдный вопрос.

— Гипотетически этот экземпляр подойдет. Я переговорю с Грейн, мы что-нибудь организуем…

— Грейн?! Она еще жива?.. М-да, вот это была работенка… Одна из моих лучших поделок… такая заводная, все ей нипочем…

— Сейчас они называют ее самма, лидер группы пилигримов.

— И такая хорошенькая в юности… Позор на нас всех: отсылать ее миленьких детишек в эту страшную пустыню… Как хотите. Хранитель, но здесь я своей работой гордиться не могу.

— Ваши таланты больше никем не востребованы.

С этим не поспоришь. Формовщица кивнула.

— Надеюсь, Библиотекарь будет доволен. Эти экземпляры отзываются на малейшие колебания в линиях. Пока Эйдолоны заняты бесконечными циклами развлечений, тщась игнорировать очевидное — у нас, низкородных плебеев, питомцы научились реагировать на нечто такое, чему и объяснения не подобрать… хотя я и пытаюсь. Может быть, это прошлое? извивающееся, стягивающееся узлами, агонизирующее прошлое?.. Что вы на это скажете, Хранитель? Я права?

Гентун и тут не ответил. Они оба знали, что это правдоподобно — вплоть до объяснения самого существования Ярусов.

— И все же поколения увядают с каждым новым пробуждением — а Хаос нетерпелив, как и прежде, — мрачно добавила она. — Сколько еще нужно времени, чтобы Библиотекарь обратил внимание?

— Скоро, — кратко ответствовал он.

— Вашим Эйдолонам ничем не угодишь. Всю дорогу это знала. Если Библиотекарь и сейчас не соизволит…

Формовщица быстрее мысли сунула руку в кошель Гентуна и извлекла оттуда зеленую книгу, едва не раздавив ее крепчайшими пальцами.

— Антикварная безделушка, милая вашему сердцу… Ведь вы стащили ее у своей любимой саммы, — попеняла она Хранителю.

— У ее предшественницы, если точнее.

— Просвещает?

— Она написана на людотексте. Меняется всякий раз, как я ее читаю… так что, полагаю, она не для наших глаз.

— Тогда к чему с ней так носиться?

— Любопытство. Чувство вины. — Гентун поежился от неловкости: он позволил себе юмор в стиле Ремонтников. — А разве вам не любопытно знать, что припас для них Библиотекарь?

Формовщица фыркнула.

— Можем начать заново. Внести добавочные усовершенствования. — Похоже, она не желала забросить свой труд, несмотря на то что его результаты… или его жестокая неизбежность пытались отучить ее от привязанности к собственным творениям. — Вы как полагаете, сколько у нас осталось? Несколько тысячелетий?

— Сомневаюсь, — сказал Гентун.

Он знаком попросил вернуть книгу. Формовщица неохотно повиновалась, оставив на обложке вмятины от пальцев. Медленно, обиженно, книга начала себя залечивать.

— Это наш последний урожай, — добавил он. — Или нынешнее племя, или никто и ничего…