Грег Бир - Город в конце времён

Ангелины сосредоточили все внимание на Гентуне — своего рода изумленное предупреждение. Столь неформальный уровень аудиенции был неслыханным — чуть ли не беседа двух равных. Такой оборот дел ангелины нашли почти невыносимым.

— Я очень хорошо помню Полибибла, когда он был одним из девов, — промолвил Ратуш-Князь. — Крошечное создание в сравнении с тем, в кого он превратился сейчас. Он пришел и вместе с благолепным даром выживания принес с собой так много беспокойств… Да, сначала я поддержал — затем попытался взять под контроль — вновь начал поддерживать нашего Библиотекаря; старался понять его планы, проникнуть в метод мышления — постичь всю его интегральную сущность. И потерпел поражение. Несть равенства даже среди Великих Эйдолонов, и я стал меньшим из двоих — тут сомнений нет. С другой стороны, Библиотекарь уже давно бы уничтожил оставшееся нам время, если бы не усилия Ратуш-Князей. Кальпа дополнительно прожила несколько сотен миллионов лет — не спорю, по большей части одно и то же, своего рода старческий умиротворенный покой после безрассудной юности и бесконечной зрелости…

Между ними вдруг возник визуальный элементаль — три фрагмента перекрученной головоломки. Состыковавшись, части сформировали шарик размером меньше сжатого кулака Гентуна, с крайне хитроумным рисунком, напоминающем плетенку.

— Прими мнемоноид, Хранитель. Сообщение или, если угодно, память, которая проявится вновь в нужный момент времени — когда времени не останется, если точнее. А до тех пор эта память будет храниться глубоко внутри, недоступная взгляду.

Гентун почувствовал, как фокус его внимания дернулся влево, затем вправо. Головоломка — стремительная юла из перекрещенных колец, обвивающих… пустоту…

Эта пустота притягивала, и на бесконечный миг его мысли словно застыли. До Гентуна доносился голос Астианакса, богатый обертонами, подчиняющий себе, повествующий о стародавних событиях… но каждое услышанное слово проскальзывало мимо сознания. Гентун, дрожа от собственного нахальства, отважился спросить:

— Почему вы отправили ее в ссылку?

Ответ сохранился в его памяти, хотя все остальное поблекло и стерлось.

— Сомневаюсь, что ты, Ремонтник, способен понять скромность Эйдолона. Во всех своих проявлениях я стремился быть непритязательным. Однако я вижу мрачную угрозу, нависшую над Кальпой. Если все части Вавилона будут собраны вместе, городу — и всему остальному — придет конец. Их завершение и единение обманным путем побудит последние великие силы нашего космоса начать все сначала. Я говорю о подвижном в своей неподвижности Брахме, который проснется; о Мнемозине-примирительнице, которая в свое время находилась среди нас, но теперь будет вынуждена явить свой истинный лик; и я говорю о Шиве и его восторженном танце уничтожения… Но знаешь ли ты, о Хранитель, что такое Вавилон?

Астианакс коснулся своей мантии, и Гентун узрел гомункулов — служек Вавилонского Столпа, — карабкающихся по спиральным лестницам с террасы на террасу, которые рядами шли вдоль стены, убегавшей вверх, вниз, влево и вправо — по-видимому, в бесконечность. С террас открывался доступ к полкам, грузно осевшим под чудовищным количеством древних, переплетенных инкунабул. В далекой дымке смутно проглядывали очертания других лестниц, возносившихся на немыслимые высоты и уходивших в бездонные глубины.

Гомункулы по очереди брали тома с полок, просматривали их, хмурились и возвращали на место. Книга за книгой, полка за полкой, уровень за уровнем…

Взгляд в противоположную сторону показал Гентуну, что он находится в узком ущелье, чья вторая стена несет на себе столь же огромное число томов на столь же колоссальном количестве полок. Две исполинские стены, казалось, сливались в исчезающую вертикальную кривую. Этот оптический феномен изящно намекал на искажение пространства — и бесконечность поиска.

Цепочки символических данных, превосходящих границы исчисления — во всяком случае, для рядового Ремонтника. И, вполне вероятно, даже для самого Библиотекаря. Каждая история, каждая повесть, последовательности фактов, верные и ошибочные теории, затерянные в несказанном лабиринте перемешанных, не поддающихся расшифровке текстов…

— Ничто не превзойдет масштабы Вавилона, когда он будет завершен. Здесь будет все — все возможности, весь вздор, вся гордыня, все поражения… Воистину он явится величайшим творением из когда-либо созданных. И самым опасным.