Кори Доктороу - После осады

– У меня много друзей, которые часто навещают меня в моем доме, - ответил Волшебник. - Надеюсь, и ты когда-нибудь заглянешь на огонек.

– А почему твоя квартира выглядит так, словно никакой войны вовсе нет?

– Я волшебник - вот почему, - объяснил он и подмигнул. - А волшебники умеют творить чудеса.

Пока они разговаривали, деловитые роботы упаковали лишнюю одежду в удобные водонепроницаемые пакеты с ручками, а потом помогли Валентине надеть теплое пальто с капюшоном.

– Матери скажешь, что встретила в Городе какого-то человека, который накормил тебя и дал смену одежды, - сказал Волшебник, открывая дверь. Потом он объяснил, как добраться до улицы в старой части Города, где до войны было множество частных магазинчиков. Оттуда Валентина могла бы дойти домой без всякого труда, к тому же на прощание Волшебник подарил девочке маленький фонарик.

– Ты не из нашего Города, - заключила Валентина.

– Верно, - подтвердил он. - Поэтому объясни маме, что повстречала волшебника.

Валентина на мгновение задумалась, что скажет мама, если на вопрос «где ты была?» она ответит подобное.

– Лучше я скажу, что ты из Города, - проговорила она наконец.

– Вот и умница, - одобрил Волшебник.

Через неделю после гибели отца Валентина перестала носить воду.

– У нас мало еды, - сказала мать, когда они завтракали горсточкой сухофруктов. Запас овсяных и кукурузных хлопьев давно вышел. - Если ты… - Она сглотнула и на мгновение отвернулась к окну: -

Если ты пойдешь копать траншеи, тебе будут выдавать сто пятьдесят граммов хлеба каждый день.

Валентина посмотрела на Тровера. В последнее время он был необыкновенно тих и совсем не скандалил. Хуже того - он не только не плакал, но и вообще почти не разговаривал.

– Хорошо, - согласилась она. - Я пойду копать траншеи.

И она стала копать.

Как-то вечером, примерно через полгода после смерти отца, Валентина стояла в очереди за хлебным пайком. В разгаре было жаркое лето, а одежда, которую дал ей Волшебник, развалилась еще весной, как разваливалась вся сматрицированная мануфактура. Теперь Валентина была одета в старые отцовские, штаны, подвязанные прыгалками и обрезанные почти у самых колен, и его же рубашку без рукавов и с оторванным воротником. Воротник она оторвала для того, чтобы во время работы неподвижный летний воздух хоть немного охлаждал тело и осушал пот, но, по правде сказать, никакого особого облегчения Валентина не чувствовала. Помочь мог только холодный душ, но об этом не приходилось и мечтать - воды в Городе было мало, и в конце рабочего дня Валентина чувствовала себя грязной и смертельно усталой.

Кроме того, она просто голодала.

С матерью Валентина в последнее время почти не виделась. Та часто уходила на боевые операции, которые могли длиться неделями и были, конечно, очень опасными. Мама подолгу не появлялась дома, сражаясь с врагами вместе с партизанами и питаясь похлебкой из трав, сосновой коры и грибов. Впрочем, иногда ей удавалось подстрелить в лесу белку или птицу, которые сразу попадали в котел.

Тровер тоже все чаще оставался на ночь в яслях. Многие малыши ночевали теперь не дома: мало у кого из взрослых оставались силы, чтобы после целого дня на рытье рвов или двух-трех суток непрерывных боев в лесах под Городом тащить ребенка вверх по лестнице и нянчиться с ним.

Хлебные пайки выдавали на том же самом месте, где когда-то стоял новенький кинотеатр. Валентина знала, что он был именно здесь, но не помнила ни как он выглядел, ни какие фильмы они смотрели в тот день, когда началась осада. А вот Тину она вспоминала часто - и Тину, и ее слова, из-за которых Валентине пришлось покинуть бомбоубежище и отправиться домой. Похоже, Тина спасла ей жизнь, но Валентина не испытывала к ней никакой благодарности. Ей было немного жаль, что Тина погибла, но она все равно считала ее порядочной дрянью.

Впрочем, сейчас Валентина могла думать только о хлебе. Карточку на получение дневного пайка ей выдал мальчишка, который наблюдал за работами на их участке. Он был лишь немногим старше Валентины и в начальники попал только потому, что не мог копать: кисть его правой руки была раздроблена при бомбежке. Обычно мальчишка прятал руку в кармане, но однажды Валентине все-таки удалось увидеть, какая она: выглядела рука так, словно над ней как следует потрудились «костоломы» - пальцы торчали в разные стороны, мизинца и вовсе не было. Кроме того, с парнем случилось что-то вроде контузии: время от времени он замолкал на середине фразы и, запрокинув голову далеко назад, садился там, где стоял.