Вячеслав Рыбаков - Все так сложно

— Вот это брось, — строго сказал старик, — вот это ты брось. Люди разные, когда про пустяки спорят — про футбол или там какой подарок лучше сделать. А кто в главном разный, тот мне не человек.

Как же все просто у него, подумал Алька. По сути, хотя симпатичный старик и не подозревает об этом, за последней его фразой так отчетливо и так жутко просматриваются кастовые уровни Зарриана. Самое страшное, что такие симпатичные люди никогда не подозревают об этом. Им кажется, что, произнося "тот мне не человек", они осуждают дурные взгляды и дурные поступки. Но скольких по-настоящему дурных людей успеет осудить сознательно — не из окопа, не из танка, но видя лицо и пожимая руку, — этот простодушный землянин? Пятерых? Десятерых? В куда большем масштабе эта простота эксплуатируется сильными мира, которые говорят в борьбе за собственную власть: "Тот, кто выглядит или думает не так, как мы с вами, — не человек. Убейте его!" Этому старику просто повезло, что в его стране никогда не звучал и никогда уже не прозвучит такой призыв. Но в других местах другие симпатичные старики и симпатичные юноши верят и, отложив удочки и коробки с мотылем, берут шмайсеры; и тот, кто дал им шмайсеры — или катонные деструкторы, все равно, — с помпой объявляет их высшей кастой, кастой Покоряющих. Пресветлый Бог Звезд, да как же можно не понимать, что среди людей не людей нет?!

— Так ведь и вы ему не человек, — произнес Алька. — Кто же прав? Драться вам, что ли?

— Можно и подраться, — пожал плечами и выпятил грудь старик. — Нас дракой не испугаешь, молодой человек… А вообще-то дело покажет. Еще до драки.

— Дело… Что такое дело? Дело делу рознь, отец… Сказка есть про это красивая. Хотите, расскажу?

— Валяй, — охотно разрешил старикан, тут же опять начиная улыбаться. — Авось внучатам пригодится…

Алька помедлил. Автобус ехал сквозь морозную ночь.

— Много подвигов одержал великий Шоцах во славу Бога Звезд и Богини Пустоты, и когда вера его, и рвение, и доблести, и победы достигли высот, предельных для смертного, Пресветлый Бог пришел к нему и сказал: "Двадцать два года и два месяца ты утверждал господство мое в сердцах и умах огнем и мечом, лаской и убеждением, лестью и подкупом и преуспел. Ныне желаю даровать тебе силу власти над живой и мертвой природой, так, чтобы поприще твое не прервалось, а душа осталась горда". — "Но, Пресветлый Бог, — спросил Шоцах, — получив столь великую силу власти, обрету ли власть над самим собою? Скажу воде: стань тверда — и станет тверда; скажу женщине: возлюби — и возлюбит. Но скажу себе: стань духом тверд, и стану ли? Скажу себе: возлюби, и возлюблю ли?" Глубоко опечалился Бог Звезд и ответил: "Две стихии есть для каждого из смертных: он сам и то, что окружает его, и стихии те равновесны. Выбирай". — "Тогда, Пресветлый, дай мне силу власти над самим собой, — сказал Шоцах. — Ибо иначе может случиться, что, став средоточием власти, останусь слабым, и, став средоточием любви, останусь холодным, и, став средоточием ненависти, останусь мягким, и так потеряю все, ничего не получив. Научившись же властвовать собой, смогу снискать и власть, и любовь, и сполна употреблять их во славу твою, ибо навсегда уничтожу разлад ума и сердца". — "Гордыня твоя чрезмерна! — воскликнул Бог Звезд. — Страшный дар ты просишь у меня, ничтожный! Ибо ум твой ограничен, но сердце неисчерпаемо, и не дано тебе знать, кто из них прав в миг разлада". — "Не о правоте пекусь, но о правильности действий в битве", — сказал Шоцах. "Хорошо, — сказал Бог Звезд. — Но не благодари меня, ибо не ведаю я сам, награждаю ли тебя, или караю. Знай лишь, что это навсегда и что больше ты не увидишь моего лица".

Выражение заинтересованности уже давно пропало с лица старика, и когда рассказ кончился, попутчик явно не знал, что ответить на эту легенду, когда-то бывшую канонической на Зарриане, а затем оказавшуюся под строгим запретом имперской идеологии.

— Ласкино! — крикнул шофер, высовываясь из кабины. Кряхтя и не глядя на Альку, старик поднялся и, сильно прихрамывая, двинулся к двери, придерживаясь одной рукой за спинки сидений, чтобы не потерять равновесия в тормозящем, выруливающем к остановке автобусе. В свободной руке он тащил две коробки, перевязанные магазинными подарочными лентами: одну — с куклой, другую — с игрушечным автоматом. Двери с натугой, лязгая сочленениями, раскрылись, и старик неловко выбрался наружу.

Как все просто у него, вновь подумал Алька. Раньше и у меня было так… Что же случилось?