Евгений Лукин - Приблудные

Стали осторожно устраиваться на ночлег. Язычок свечи колебался, выявляя все новые прорывы в матерчатой подкладке. Палатка была двухслойной, но некоторые дыры — сквозными.

— А почему обязательно дачник? — с неожиданным раздражением спросил Мурыгин. — Почему не разведчик?

— Из космоса, чай? — лыбясь, уточнил Костик.

— Почему бы и нет?

— Разведка боем? А против кого?

— Против нас. За природу.

— А мы, выходит, не природа?

— Я имею в виду: живая природа.

— А мы какая?

Мурыгин начинал злиться. Хотя уж кому-кому, а ему-то было со студенческих пор доподлинно известно, что Костика Стоеростина проще пришибить, чем переспорить.

— Но человек-то борется с природой!

— Гордыня, гордыня… — по-монашески забормотал Костик, запахиваясь и натягивая поглубже лыжную вязаную шапочку, отчего и впрямь стал похож на инока. — Привыкли, понимаешь, звучать… Природа вывела человека с единственной целью — прекратить оледенение. И что бы мы там о себе ни мнили… царь природы, венец творенья… задача наша одна: понизить содержание кислорода в воздухе. Ничего, справляемся… пока. Полярные шапки тают, уровень океана повышается…

— Справляемся — во вред себе?

— Естественно… — В желтоватом мерцании свечи Костик вытянулся в рост, окончательно уподобившись схимнику во гробе. — Любое лекарство справляется с болезнью во вред себе.

— Кому это себе?

— Лекарству. Или ты хочешь оспорить жертвенную сущность таблетки?

Мурыгин подумал, посопел.

— То есть справимся — вымрем?

— Скорее всего…

— Просто так языком треплешь или что-то из этого следует?

— Следует, — произнес Костик, неподвижно глядя в драный потолок. — Сдается мне, что дачник наш, скорее всего, местный. Не из какого он не из космоса, а с самой что ни на есть Земли. Соседушко. И явно не хочет приносить себя в жертву природе. Иначе зачем бы ему исправлять то, что мы наворотили? Хотя бы на таком пятачке…

— Минутку! — Мурыгин приподнялся на локте. — Если он с Земли, то почему же раньше ничего подобного не случалось? Раньше-то он где был?

— А теперь он где?

Кротко заданный вопрос прозвучал жутковато. Передернуло даже. За ветхим брезентом шуршала ночь. Подала голос неведомая птица — возможно, сова. А собак и в самом деле не слыхать…

— Погоди! — хрипло начал Мурыгин. — Ты уверен вообще…

— Нет, — не дослушав, ответил Костик. — Давай спать…

Проснулся Мурыгин от холода. Свеча догорела, в палатке было черным-черно. В сквозной прорехе сияло алюминием лунное небо. Костик спал, не издавая ни звука, хотя вообще-то имел обыкновение похрапывать. Да уж не замерз ли? Сотрясаемый ознобом, Сергей Арсентьевич приподнялся, потрогал. Костика на месте не обнаружилось.

Должно быть, вышел за надобностью. Надо же холодрыга какая! Военно-полевую романтику Мурыгин, честно сказать, и прежде не терпел, а уж в такое время года — тем более. Прилег было снова — и тут же сел. Нет, так нельзя. Пойти, что ли, размяться, согреться?

Кряхтя, выбрался из палатки. Полная луна высвечивала впервые не убранный по весне участок. Инея не было — иначе кромки прошлогодних палых листьев сверкали бы сейчас серебристой каемкой на манер сазаньей чешуи. А вот легкая морозная искорка в ночном воздухе сквозила. Странно.

Мурыгин огляделся, стуча зубами. Веселенький пейзажик.

Голые плодовые деревья вздымали костлявые длани, как гоголевские мертвецы. Трупные пятна на лике луны были в эту ночь особенно отчетливы. Промахнула в сером сумраке крупная птица, предположительно, ворона… Костик-то где? Монстры съели?

Слева раздался всхрап. Ну это уже что-то совсем невероятное! Сел в кустики — и уснул? В такую холобурдень? Он же трезвый!

Сергей Арсентьевич обернулся на звук. Никого. Или…

В метре над землей слегка опыленное лунным светом плавало нечто, напоминающее длинный, сложенный пополам мешок. А потом оно еще и шевельнулось.

Мурыгин замер, всматриваясь.

В метре над землей, уютно свернувшись калачиком, похрапывал Костик. Если бы не этот храп, Сергея Арсентьевича, скорее всего, хватил бы удар. Сердце чуть ребра не проламывало. В памяти вот-вот должны были всплыть космические ужастики о насекомоподобных чудищах, подвешивающих людей живьем в своих заплетенных паутиной закромах… Если бы не храп. Жертве инопланетного упыря не положено похрапывать — тем более так сладко.

Сделав над собой усилие, Мурыгин шагнул вперед — и ноги запутались в чем-то черном, шуршащем, оказавшемся впоследствии стоеростинским плащом. Наверное, Мурыгин вскрикнул, потому что спящий на воздусях внезапно оборвал храп, медленно распрямился и наконец сел, уперевшись ладонью в податливую пустоту.