Яцек Дукай - Экстенса

— Вот так.

— Выходит, — допытывалась Сусанна, — теперь ты начнешь стареть?

— Я и так старею, не смотря ни на что; тут же не так, что мы получаем бессмертие. Но если ты спрашиваешь про темп этого старения — что нет, то нет, ведь я из своего тела ничего удалить не могу.

— Зуз-ззза хоч-чет иммметь эл-ликсииррр молодости.

— Наихудшая их всех возможных мотиваций, — покачал головой Мастер Бартоломей. — Тогда уже сразу иди к Ним.

— Ой, успокойтесь, — фыркнула Сусанна. — Впрочем, даже и не знаю, хотела бы я. С этим мешком за спиной, в течение — сколько это? Лет двести?

— Бывает по-разному. У меня как раз это была счетверенная система, более светового месяца протяженности, так что тянулось без конца. Но он — как это выглядит у тебя?

Впервые мы говорили о своих экстенсах столь откровенно. Быть может, Бартоломею было легко, поскольку он сбросил с себя это бремя, говорил о прошлом, а прежде всего — о чем-то отдельном, не о себе; о каком-то мертвом объекте. Но я чувствовал смущение. Про некоторые вещи не следует спрашивать откровенно, вообще спрашивать. Сколь же унизительны такие порнографии души!

С глазами, опущенными на пальцы, лущившие горох, я пытался защититься:

— Да как-то неспе-ешно. Идет.

— Но сколько еще? Наверняка же у тебя есть приблизительные расчеты для оптимистической и пессимистической версий.

— Да-а-а, вообще-то, уже идет к концу. Я закрываю объем. Вот только ана-ана… лиз…

— О! Лет десять? Меньше?

— Мо-о-жет.

— Если нужны какие-нибудь деликатные операции на самой границе чувств, воспользуйся лучше комнатой сенсорного подавления. — Сам я всего лишь раз видел, как сам Бартоломей пользовался ею, той самой комнатой, вспухающей после входа посетителя щупальцами и выростами, пока человек не будет полностью ими охвачен, поднят в воздух, подвешен в объятиях мягкой и практически не ощутимой на ощупью массы; слепой, глухой, отсеченный от всех запахов, пока единственной отмечаемой реальностью не останется экстенса; и нет уже иных глаз, ушей, рук и пальцев, как те, что измеряются километрами холодной темноты. — И вообще, загляни туда наконец. Пригодилось бы заняться огородом, ведь там разруха. И сад дичает. А?

— Уж луч-чше нет.

— Для сенсорного подавления можно найти и другие способы, — буркнул Леон Старший, при этом все обернулись к нему, прерывая выполняемые действия. Леон же даже не поднял век, лишь поправил положение культи.

— Ну-ну-ну! — воскликнул Бартоломей. — И долго мы так подслушиваем?

— Что-то влетело в ухо, думал, что вы обо мне говорите.

— Я и не знал, что дядя вообще разбирается в таких делах.

— Когда-то дядя разбирался в многих странных вещах, — вздохнул Леон, — только дяде расхотелось знать. У дяди ножка болит. Приходили сюда разные дьяволы и предлагали ее вернуть, и все остальное, чего бы только дядя пожелал; вот только дядя, вот дурак, не хотел. А ведь достаточно было бы поехать к мистеру Бартоломею, поговорить о звездах… Правда?

Во время моего отсутствия в Совете меня заменял Даниэль; поначалу лишь временно, а потом уже и на постоянно, во всяком случае, такой статус он завоевал в воображении других, что на то и выходило. Только Совет был неформальной структурой (формальных структур не существовало, любой формализм уже представлял собой шаг по пути к Государству), в нем не было заранее установленного количества членов, так что моему возвращению ничто не помешало. И действительно, достаточно мне было появиться на очередном собрании, чтобы обычай взял верх, и я включился в работу, словно ничего и не произошло.

Помимо проблем с разделом и распределением «избыточного достояния», которые я прекрасно помнил из прошлых лет, у Совета появился новый орешек, который следовало расколоть: восточное побережье Зеленого Края западало под поверхность океана, территории уменьшались, погода теряла регулярность, а корреляция колебаний температуры и давления с временами года становилась все меньшей. По этому вопросу шли вечные переговоры с Их представителем, только каждая встреча в Крипте, проходила, могло показаться, по одному и тому же, фаталистическому сценарию.

— Это уже не естественные условия, — говорил кто-то из членов Совета. — С ними уже невозможно вести обработку земли, животные тоже их плохо переносят. Кроме того, вы вынуждаете народ к переселению, люди бросают дома, в которых появлялись на свет их предки.

— Все неудобства мы с охотой компенсируем, — отвечал Безымянный.