Эдмунд Купер - Пять к двенадцати

Дайон проводил свои дни лениво, корябая вирши, размышляя ни о чем и ничего не делая. Иногда вечерами, спустившись с холмов, он вместе с Сильфидой создавал в Витс-Энде свой придуманный мир. Дайон изображал из себя фермера средней руки девятнадцатого столетия, осчастливленного плодовитой и целиком зависимой от него женой. Он с большой убедительностью говорил об их несуществующей ферме и о том, как здорово облегчится жизнь, когда у них появится сильный и выносливый сын, который сможет ходить за плугом. Дайон раздобыл где-то старинную Библию и громко читал из нее отрывки. Он достал также несколько старых поцарапанных пластинок и проигрывал их на древнем граммофоне. Он полюбил музыкальные комедии. Полюбил за их нелепую абсурдность, и ранние летние вечера Витс-Энда оглашались звуками "Чио-Чио-сан", "Веселой вдовы" и "Цыганского барона".

Когда прибывала Джуно, чары рассеивались. Тогда Дайон входил в новый образ и становился жиганом двадцать первого столетия - сквайром, способным перепить любую доминанту, оставив ее валяться под столом, и предложить столько секса, сколько хватило бы, чтобы вызвать восхищение директора фрейдистского института.

Дайон инстинктивно чувствовал, что исчерпал свой лимит времени. Он знал, даже если бы вздувшийся живот Сильфиды не напоминал ему об этом, что безмятежные дни почти прошли. Он знал, что вскоре непревзойденный обманщик Дайон Кэрн должен будет сделать выбор: либо наконец выйти из мальчишеского возраста, либо окончательно погрузиться в мир иллюзий.

В начале августа Джуно сама подтолкнула события. Дайон хотел, чтобы Сильфида, как это делали бесчисленные женщины несчетных прошедших поколений, вынашивала ребенка дома и чтобы за ней не было никакого специального ухода. Джуно, в свою очередь, желала, чтобы Сильфида наслаждалась всеми прославленными антисептическими благами славной лондонской клиники.

Поскольку Джуно приняла элементарные меры предосторожности и закрепила свои отношения с Сильфидой контрактом, при любом исходе делавшим ее законным хозяином положения, она вполне могла, если бы возникла такая необходимость, настоять на своем решении и доставить свою собственность в любое место по своему выбору.

Но необходимости в этом не возникло. Сильфида была совершенно счастлива отправиться в клинику. Дайон оказался единственным, кого это возмутило.

Ребенок безо всяких осложнений появился на свет в августе. Это был, как Дайон в глубине души и ожидал, мальчик. Его кровная мать, которой была предоставлена роскошь родов под гипнозом (за дополнительные пять сотен), вряд ли даже поняла, что все уже кончилось. Малыш - прекрасный краснолицый мальчик, весящий восемь фунтов, орал громко, как это и должен делать ребенок мужского пола, стремительно вытолкнутый в мир, где властвуют женщины.

Через восемь часов после его рождения все трогательное семейство собралось вместе. Сильфида, только что перенесшая обморок, лежала в кровати, лучась стандартной улыбкой, появляющейся после пары кубиков хэппиленда. Дайон стоял справа от нее, Джуно сидела слева, а младенец сонно ворчал в своей люльке в футе от кровати.

- Я назову его Джубал, - сказала Джуно деловым тоном. - Ты, Сильфида, будешь кормить грудью только первые две недели, потом он перейдет на искусственное питание. Я вступлю в право владения к концу третьего месяца, но, если хочешь, можешь остаться с ним до самого его поступления в школу.

Сильфида просияла:

- Вы так добры ко мне, доми Джуно. Она всегда называла Джуно "доми Джуно". Это раболепие всякий раз доводило Дайона до исступления.

И он взорвался. Затопал ногами и зарычал, ненавидяще глядя на Джуно:

- Боже, спаси нас всех! Неужели ты собираешься и дальше играть этот фарс, сука?

- Ребенок мой, - сказала Джуно спокойно, - в соответствии с контрактом, поскольку я за него заплатила. На что ты можешь жаловаться, юнец? Ты получил все удовольствия и жил припеваючи. Прекрати психовать, это так утомительно.

- Как и вся жизнь, - быстро ответил он, - и любовь и секс. На самом деле единственная вещь, которая не слишком утомляет, - это смерть.

- Говорить, как философ.

- Пожалуйста, Дайон, перестань, - взмолилась Сильфида, - доми Джуно знает лучше.

- Доми Джуно знает лучше! - закричал он, свирепо глядя на нее. Неужели до тебя, грудастая, пустоголовая детородная машина, не доходит, что без усилий тебе подобных доминанты вымерли бы через поколение?

Сильфиде хотелось заплакать, но хэппиленд заставлял ее лучисто улыбаться.