Дайон застонал, задрожал и упал в обморок. Когда он очнулся, все весело раскрашенные ракушки уже были убраны и Леандер растирал его какой-то бесцветной жидкостью, которая жгла, охлаждала, успокаивала и взбадривала одновременно.
- Ну вот, я и пережил это, - сказал Дайон неуверенно.
- Может быть. Ты помнишь, что произошло?
Они посмотрели друг на друга. С яростным криком Дайон вскочил со скамьи - руки подняты, кулаки похожи на молот Тора - и почувствовал на лице чужую ладонь.
Леандер мягко сбил его с ног:
- Я забыл тебе сказать: некоторое время не делай резких движений. Запомнил?
- Да, ублюдок.
- И не забывай, ты избран для эскадрона самоубийц. Однажды темной ночью ты услышишь голос. Быстро выпей чего-нибудь крепкого и делай то, что этот голос тебе велит.
- Я ведь могу и донести на тебя.
- Отличная шутка. Ты уже имеешь три третьих степени. Я - ни одной. Моя история будет так же доказательна, как и твоя, за исключением того, что на меня не заведено психодосье. Кому поверят?
- Ублюдок.
- Ты уже говорил это. Теперь давай для приличия прикроем плоть, которая доводит доминантш до секстаза.
Он помог Дайону встать:
- Я думаю, парень, ты оправился достаточно, чтобы идти самостоятельно. Но помни - теперь ты законспирированный повстанец. Ты можешь не услышать зова в продолжение нескольких недель. Если повезет - в течение нескольких лет. Но когда ты его получишь - ты будешь действовать со скоростью пять М. [М - число Маха, равное отношению скорости объекта в среде к скорости звука в той же среде. Здесь означает пятикратное превышение скорости звука] И помни также - время от времени партизаны должны проливать свою кровь.
- Кончай запугивать. Я очень стараюсь поверить, что ты сам веришь тому, что говоришь.
- Старайся сильнее, Дайон. В противном случае ты можешь так и умереть, смеясь. Притом - истерически.
Дайон положил кредитную карточку в свою сумку.
Тридцать пять тысяч минус семьсот пятьдесят. Обладание карточкой давало ему чувство полноценности существования. И безопасности.
Он мог бы улететь в Боготу или Самарканд и затаиться там до тех пор, пока все Леандеры в Лондоне не заработают свои анализы первой степени. Пока луна не перепрыгнет через всех коров, что правя этим миром жвачных животных. [Перифраз английской детской песенки]
Потом он подумал о Джуно. Подумал с неожиданной для него самого, не имеющей разумного объяснения любовью. Она доверила ему все свое состояние. Безмозглая сука.
- Один вопрос.
- Да, мистер Дайон?
- Ты сквайришь у домдока. Какие чувства ты к ней испытываешь? Леандер засмеялся:
- Ты сквайришь у офицера порядка. Какие чувства ты испытываешь к ней?
- Это не ответ.
- Это был всего лишь вопрос. Послушай, Дайон, каждая доминанта - это всего лишь лицо в толпе, а толпа, черт побери, слишком шумна и многолика. Прояви слабость к одной - и ты проявишь ее ко всем.
Дайон улыбнулся:
- Ну вот, мы уже пали до лозунгов. Обещаю тебе отличное утро. Прощай навеки. Леандер открыл дверь:
- Не бойся, что пропустишь вторую часть этого шоу. "Навеки" - гораздо короче, чем ты думаешь.
11
После ночи легких лесбийских проказ и случайных гетеросексуальных интерлюдий послы Соединенных Штатов Северной и Южной Америк, Ново-Советского Союза и Индокитайской Империи, вместе с проконсулом Великой Европейской Федерации и королевой Викторией Второй, протрезвев, сидели в личных Ее Величества покоях в Ново-Букингемском дворце и пили кофе с энергетическими булочками.
Виктория, все еще прекрасно выглядевшая в свои восемьдесят с лишним доминанта, тосковала. Королеве наскучило все: рутина монархии и государственных дел, прислуживавшие ей гуляки и инфры, перспектива прожить еще шестьдесят величественных лет и, в особенности, остатки дипломатического протокола, до сих пор, подобно путам средневековья, сильно стеснявшие ее существование.
- Дорогие мои, - сказала она, странно подражая языку и стилю дешевых романов конца двадцатого столетия, теперь снова входящих в моду, - дорогие мои, какого черта?
- Душечка, это утверждение или вопрос? - спросила посол Ново-Советского Союза. Анастасия - большеглазое, черноволосое, с упругим телом создание, которому было еще далеко до пятидесяти, исповедовала совершенно обезоруживающую и простую философию, что политика - это любовь, и, как следствие, посвятила все свои излишки сексуальной энергии заключению договоров и соглашений со всеми, с кем только можно.
Читать дальше