Юрий Ижевчанин - Красное солнце

— Если бы я не думала о наших детях, которым нельзя показывать примера агрессии человека против человека, я бы тебя сразу же уложила, дурочка! — холодно-ласково сказала она.

— Мы должны судить Фриду по нашим законам за нападение, не остановленное по общему сигналу, — холодно сказала консул.

— А бить моего ребенка крапивой можно? — истерически сквозь плач закричала Фрида. — Я его воспитывала по всем канонам свободного воспитания!

— Ну и ты видела, что получается в результате. Мы не можем позволить себе терять невосполнимые ресурсы из-за детских шалостей. Сегодня он уничтожил вид земных растений, которые могли бы выжить здесь и быть нам подспорьем. Завтра он уничтожит полколонии из-за простой шалости. Судить ее!

Была выбрана судейская коллегия из шести человек, которая, не проводя долгого формального процесса, а просто посовещавшись пять минут, приговорила Фриду к изгнанию на двое суток.

— Мы просим отсрочить приговор, — раздались голоса. — Ливень, сильный ветер и холод.

— Приговор привести в исполнение немедленно. Поскольку мы не можем позволить терять невосполнимые ресурсы, Фрида должна раздеться. Если она вдруг умрет, ее тело по нашим законам будет проклятым, и мы не сможем использовать ничто из того, что есть на нем. — жестко сказала консул.

Осознав, что произошло, Фрида разделась и, шатаясь, пошла к воротам. Ворота закрыли за нею. За матерью бросились двое сыновей Фриды: старший, неуемный Бьёрн, и младший, Йохан. С плачем они ухватились за изгородь, но через нее был пропущен как раз такой ток, чтобы отбить у них охоту хвататься второй раз. Фрида стояла с другой стороны изгороди и, тоже плача, протягивала к детям руки.

— Простим ее на первый раз! — заговорили довольно многие.

— Доброта, гуманность и жалость — разные понятия. И чаще всего бывает недоброй и негуманной именно неразумная жалость, — жестко сказал Юэсюй. — Фрида Биршерна совершила преступление против наших законов. Она совершила преступление против нашего будущего. Она должна понести наказание. Воды вокруг много, и два дня она без еды выдержит. Инфекционных бактерий здесь нет, и воспаление легких она не подхватит. А если не вытерпит и что-нибудь попытается съесть, то мы скорее всего получим для наших детей еще один наглядный и ценный урок, чего не надо делать. Ну а если найдет что-то подходящее для человека, то после окончания изгнания мы сможем чествовать ее как героя. Тем более что после окончания срока по нашим законам ей нельзя напоминать о случившемся и как-то обижать ее.

— Фрида, не мучь своих детей. Уходи подальше и жди двое суток. — припечатала консул.

Фрида удалилась за стену дождя. Очередной рубеж в жизни колонии был пройден.

— Убежище. Первое преступление

На Убежище частично восстановилась частная собственность. Компьютеры, после того, как с них скачали в центральный информаторий всю информацию, вернули тем, за кем они были закреплены. Украшения у женщин вообще не отбирали, поскольку они бесполезны для выживания. Труднее всего было с одеждой. Колонисты так и не научились получать ткани. В индустриальном отсеке кое-как производили полимеры, но из них могли делать лишь грубые изделия. Использовать лыко крапивы, как на Земельке, колонистам казалось позором. Да крапивы на Убежище почти не было. Она, вездесущая, правда, кое-где обнаружилась, но никому не приходило в голову ее возделывать, ее выпалывали как сорняк и место укрытия крыс. Колонисты пока еще получали новую одежду взамен износившейся, но некоторые хитрые женщины специально рвали свою одежду, получали новую и восстанавливали старую. Точно так же было бы и с обувью, но в условиях идеальных дорожек, а также исключительно малой силы тяжести, она быстро стала бесполезной. Тем не менее хорошая обувь ценилась теперь как предмет роскоши, элемент парадной одежды. Индустриальщики уже делали неплохие титановые ножи, алюминиевые ложки, вилки, блюда, но имперские предметы ценились гораздо выше. Хорошая сталь у них так и не получалась, хотя простейшие вещи выплавлять и ковать они уже умели. Словом, хоть большого имущественного неравенства не было, но некоторое уже появилось, причем именно в тех предметах, которые в колонии считались предметами роскоши.

— У меня сережки пропали, — как-то утром стала жаловаться бывшая хозяйка, бывшая лавочница и бывшая феминистка, а ныне мать троих детей, Субхашини Свамитатхан.

— По-моему, у тебя их дюжина пар было, — ехидно заметила бывший психолог Инна Сергиевская. — Я очень сочувствую, что теперь дюжины не будет.