Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

До окончания отпуска оставалась еще неделя.

Марк проводил ее в компании поэта. Прежних соседей по столику он избегал даже Валтузова, который был в общем-то ни при чем. К этому времени Марк посетил еще несколько полезных Лекций для отдыхающих. Чуть было не познакомился с одной очаровательной женщиной. Но здесь он сам себя остановил: что проку потратить неделю на знакомство, а потом переживать разлуку и прочие чувства?

За три дня до отъезда они втроем с поэтом и Кузьмой загорали на пляже. И поэт, и Марк уже имели право гордиться своим загаром - этим внешним признаком улучшения здоровья. Говорили они в этот раз о творческом труде, о командировках, во время которых Вячеславину приходилось входить в образы и проблемы представителей различных профессий. О том, как иногда было трудно потом выйти из этих образов и проблем. Особенно трудно было поэту выйти из образа одного известного хирурга, фамилия которого была Бакулев.

Вдруг разговор их прервал какой-то грохот и последовавший за ним крик, к которому тотчас присоединились несколько голосов.

Среди слов, составлявших крик, часто повторялось "Врача! Врача!".

Марк и Вячеславин подскочили и, не одеваясь, в черных плавательных шортах, побежали наверх, туда, где что-то произошло.

Подбежав к площадке перед главным корпусом дома отдыха, Марк и поэт увидели множество каменных обломков и среди них изломанное, неестественно лежавшее лицом к земле мужское тело.

- Я ему кричал, я ему кричал! - захлебываясь от волнения, рассказывал стоявшему тут, бледному как бумага, директору дома отдыха один из отдыхающих. А он все равно вылез на крышу, потом слез на портик к этим статуям и стал их рассматривать и щупать... А когда дошел до последней, до "колхозницы", споткнулся, обхватил ее, чтобы не упасть, и вместе с нею... вниз!.. И так не отпустил ее!

Марка затошнило.

- А, это товарищ Евсюков! - сказал кто-то, наклонившись к голове лежавшего мужчины. - У него жена здесь... Надо сообщить...

- Пойдем! - ткнул поэта в бок Марк. - Мне нехорошо...

Отошли в сторону. Остановились.

Марк нагнулся под кустом, но желудок не желал очищаться.

- Очень символично! Очень! - произнес потрясенным голосом Вячеславин. Это же он на тебя кричал? Он?

- Да... - не распрямляясь, выдавил из себя Марк, и тут его стошнило.

Отплевавшись, он обернулся к поэту.

- Я к себе пойду. Сделай одолжение, сходи на пляж, там подстилка и Кузьма в клетке!

Поэт кивнул и направился к дорожке, ведущей к морю.

Глава 29

Школа готовилась к празднику.

- Левее, левее! - командовал завуч Кушнеренко двум старшеклассникам, вешавшим лозунг "Наши знания - Родине!" напротив главного входа. - Так... Отлично!

Работы впереди было еще много. "Хорошо, если управимся до вечера, - думал завуч, - а если нет, то придется и ночью этим заниматься. Ведь еще и первый этаж не закончен, а потом еще три, плюс классные комнаты и фасад школы..."

Банов сидел в кабинете и сосредоточенно думал.

Зазвонил телефон.

Дежурный Наркомпроса предупредил, что в школу выехал курьер с "праздничной атрибутикой", и, быстро попрощавшись, положил трубку.

Банов скривил губы. Он не знал, что такое "атрибутика", и, может быть, поэтому показалось ему, что дежурный говорил с ним по телефону с нескрываемым высокомерием.

В кабинет без стука вошел завуч Кушнеренко. Озабоченно посмотрел на Банова.

- Может не хватить гвоздей! - сказал он.

- Должно хватить, - несколько удивленно произнес директор школы. Доложишь после обеда, если не будет хватать - попросим у стройки! - и Банов кивнул на окно, за которым виднелась свежая кирпичная стена будущего здания.

Кушнеренко вышел.

Банов в ожидании курьера барабанил пальцами по столу. Из коридора доносился шум. Хотелось чаю.

В дверь постучали.

Вошел учитель Можайкин с портретом Калинина в руках. Поздоровался и ищущим взглядом прошелся по стенам кабинета.

Банов с удивлением глянул на него.

- Товарищ директор... - заговорил Можайкин. - Надо повесить, положено, чтоб в кабинете директора был портрет...

Банов поджал нижнюю губу и тоже обвел взглядом стены своего кабинета: три стены, на одной - портрет Дзержинского, на второй - часы, третья занята книжным шкафом.

Учитель подавленно молчал, ожидая указаний директора.

А Банов тем временем думал: как быть? Снимать Дзержинского и вешать на его место Калинина? Или снимать часы с другой стенки и вешать портрет туда?

В дверь снова постучали. Три раза.

Вошел дежурный Наркомпроса в звании старшего лейтенанта с довольно большим опечатанным сургучом фанерным ящиком в руках. Он опустил ящик на директорский стол, потом попросил Банова расписаться на бумажке в получении и, козырнув, вышел.