Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

Ближе к выходу из главного коровника пристроились бригадир и еще два мужика. От нечего делать и из добрых побуждений они мастерили салазки, постукивая молотками и повизгивая рубанками на длинном грубо сколоченном верстаке.

В коровник заглянула укутанная в пуховый платок баба. Крикнула:

- Глаша! Ты тут?

- Дверь закрой! - заорал на нее бригадир, подняв голову от верстака. Давай или сюда, или туда!

Баба испуганно зашла и прихлопнула за собой дверь.

- Глаша! - снова выкрикнула она.

- Че тебе? - ответил женский голос.

- Давай на кухню, Степанида заболела!

- А, иду! - спокойно сказала Глаша. И снова стало тихо, только шум столярного инструмента иногда звучал.

- Снег кончился! - крикнул через пару часов Федька, самый старший из новопалестинских пацанов, было ему уже лет тринадцать. - Аида кататься!

И орда детей высыпала из коровника, потащив за собой все стоявшие под ближней к двери стенкой салазки. И дверь оставили открытой, на что бригадир чертыхнулся и саморучно ее закрыл, да еще на щеколду, чтоб не просто было им в коровник вернуться.

Понеслись салазки с холма.

А вокруг такая красота виднелась. Поля - сплошная белая скатерть без конца и края, а по другую сторону холма - синяя змея замерзшей речки и бело-зеленый лес, стоящий царственно и неподвижно.

Весело, раздольно детям было. Уже у всех, пожалуй, снег за шиворотом таял, и кричали они, и смеялись. Как вдруг Степка-маленький стал серьезным и, ткнув рукой в поля, сказал:

- Глядите, че это там!

Присмотрелись детишки и увидели черную точку, медленно-медленно двигавшуюся навстречу Новым Палестинам.

- Медведь? - предположил кто-то.

- Я сбегаю бате скажу! -крикнул Федька и понесся по снегу к главному коровнику.

А дверь закрыта. Барабанил в нее Федька минут пять, а бригадир стоял внутри и посмеивался. Потом открыл-таки.

- Ну че, замерз? - спросил бригадир.

- Не-а, а там вроде медведь сюда идет! - выпалил Федька, развернулся и назад во двор выбежал.

- Пойду погляжу, - бригадир застегнул верхнюю пуговицу на ватнике и напялил на голову ушанку.

Подойдя к детишкам, разглядел он эту черную точку, но что оно такое было не понял. Однако любопытство у него появилось, и стоял он на снегу - хоть ноги в валенках мерзли без движения. Наконец точка увеличилась, и различил бригадир в этой точке человека с каким-то ящиком. Дух у него перехватило, и пошел он скорым шагом, не ощущая подмороженных ног, назад в коровник.

Через минут десять высыпал из коровника народ, и уже из двух других стали выходить посмотреть, что за суета во дворе зимой.

И виден уже был всем человек, несший какой-то ящичек. Тяжело ему было идти. И какая-то баба всплеснула руками: "Ой, не дойдет, бедненький!"

- Чего не дойдет? - зло перебил ее счетовод. А ранний зимний вечер уже опускался, и опускался быстро. И хоть снег оставался белым на всю ночь, но все над ним темнело и делалось почти невидимым.

Когда еще не стало совсем темно, люди вдруг ахнули, увидев, как упал тот человек на снег, потом с трудом поднялся и снова, глубоко проваливаясь в белый покров земли, пошел вперед.

- Помочь ему надо, вот что! - сказал счетовод.

- А как ему поможешь? - спросил один из крестьян.

- Ну как, навстречу пойти да помочь, - пояснил горбун.

- А кто пойдет? Ты, что ли, пойдешь? - съехидничал крестьянин.

- Нет, я не пойду, - спокойно сказал счетовод.

Пока они говорили так, бабы снова ахнули - опять человек этот на снегу растянулся.

И тут бригадир, крикнув что-то мальчишкам, побежал вниз с холма, а за ним несколько пацанов с салазками.

А темнота уже достигла снега, и не видали стоявшие на холме ни бригадира, ни мальчишек, ни этого шедшего к ним человека. Однако стояли они на холоде кого-то держало любопытство, других - волнение за людей.

Полчаса спустя внизу у подножья холма появился бригадир с пацанами. Несколько строителей сбежали к ним вниз, и уже все вместе притащили они на салазках в Новые Палестины и этого примерзшего человека, и черный чемодан.

- В коровник его, к печке, отогреть надо, пока жив! - командовал бригадир.

Полночи растирали замерзшего самогоном, и даже когда очухался он, растирать не перестали.

- Дорвались бабы до мужика! - бросил, глядя на них, бригадир, тоже стоя у печки, но с другой ее стороны.

Под утро все заснули, разойдясь по своим лавкам и укрыв предварительно согревшегося уже пришельца огромным тулупом.

Первыми проснулись дети и, осмотрев хорошенько похрапывающего во сне пришельца, принялись за ящичек-чемодан, который он с собой принес.