Михаил Емцев - Бог после шести

С точки зрения Николая Николаевича перед ним сидел пышущий здоровьем двадцатилетний оболтус, требовавший в лучшем случае хорошего нагоняя. И только странная дымчато-тоскливая, чем-то опасная тень, временами застилавшая глаза Виктора, останавливала Николая Николаевича от решительных слов. Он тихонько засмеялся, Виктор удивленно глянул на него.

— А ведь я знаю, что ты думаешь обо мне, — сказал, улыбаясь, Николай Николаевич. — Точно знаю.

— Да нет, — смутился Виктор. — Я о вас совсем не думал. У меня своих дел много.

— И одно другого хуже, не правда ли? — еще светлее улыбнулся Николай Николаевич.

— Возможно, — согласился хмуро Виктор. — Может, оно и так. Не всем же быть удачниками…

— Такими, как я? Ловкими и… нахальными? — подхватил Николай Николаевич!

— Да нет, — смутился Виктор, — я не то хотел сказать.

— Да чего уж там “не то”! Именно то! Вернее, именно это. Да ты не волнуйся, я не обижаюсь. Это мое хобби — быть уверенным в себе, не ныть, а действовать.

— Вам хорошо! — лениво отбивался Виктор.

— Да, мне очень хорошо! Мне бывает иногда так сладко, что выть волком хочется. Но, во-первых, выть неприлично, а во-вторых, это делу еще никогда не помогало. Поэтому я предпочитаю, стиснув зубы, действовать. Кстати, и тебе это рекомендую. Поступать сходным образом.

— Мне еще нужно разобраться во многом, — насупившись, ответил Виктор. — Я окончательно ничего не решил. Вот с работы ухожу.

— Думаю, что это глупость, — сказал Николай Николаевич, выпуская к потолку такую узенькую, ровную струйку дыма, будто она образовалась, проходя сквозь игольное ушко. — Но дело твое. У тебя еще есть время. Не так уж много, но есть. Осмотрись, подумай и тогда решай. Один раз и навсегда. На всю жизнь.

— Это страшно — на всю жизнь, — сказал задумчиво Виктор.

— Да, — кивнул Николай Николаевич, — страшновато, но необходимо, иначе останешься в дураках. А ты, я думаю, не захочешь выглядеть дураком. И вот тогда-то, когда примешь последнее решение, приходи. Будем думать, что делать. А сейчас рано. Не созрел ты еще, в глубине своей не созрел. Чего-то тебе хочется, а сам не знаешь, чего. Так что давай подождем. Подождем и посмотрим.

Виктор вдруг подумал, что Николай Николаевич не такой уж неприятный человек. Есть в нем деловая доброта: поможем, сделаем, выхлопочем. Что ж, это не так уж плохо. Виктор поблагодарил и стал прощаться.

После ухода Виктора Николай Николаевич прошел на кухню. Жена перемывала гору обеденной посуды. На покрасневшие руки била дымная струйка горячей воды.

— Сделали мне одно предложение, Валя, — сказал он. — Перспективная должность в новом министерстве. Солидное положение.

— А разве сейчас у тебя не солидное? — встревожилась жена.

Николай Николаевич поморщился:

— Не в том дело. Там размах другой. Масштабы. Ну, и соответствие, конечно, иное. Подумать стоит.

— Смотри, — осторожно заметила она, стряхивая капли с рук. — Тебе видней, но нужно все обдумать.

— Что и говорить, обдумать надо, — согласился Николай Николаевич и собрался уходить.

— А как насчет Вити?

— Подождем, — не оборачиваясь, сказал он. — Подождем. Не устоялся еще парень. Пусть сам.

В своем кабинете Николай Николаевич присел за письменный стол, большой и очень чистый. На лакированной поверхности стола отражался красный телефон, малахитовый чернильный прибор, подаренный к Новому году.

Директор сидел и курил, ожидая звонка с завода. Должны были звонить из строящегося полуавтоматического цеха. Уже не первый год тяжким грузом лежало это строительство на финансах завода, на совести директора. Николай Николаевич обещал своему начальству исправить положение и был уверен, что обещание выполнит. Но позвонили ему не из автоматики — у трубки оказалась Анна Петровна. Разговаривая с тещей, он ощущал сильное, тщательно сдерживаемое раздражение.

— Преждевременно, Анна Петровна, преждевременно. Парень сам должен понять, что ему нужно. Помочь — поможем, но нянчиться не будем. Сопли утирать двадцатилетнему мужику не годится. И непедагогично и бесполезно. А на будущее — пожалуйста. Я в вашем распоряжении… Все, что в моих силах.

Он положил трубку и облегченно вздохнул. Виктор со всеми его крохотными проблемками растворился, растаял. Текущие, важнейшие заботы овладели директором, и тревога ушла из его сердца.

Виктор поставил кружку на мраморную доску высокого стола и огляделся. В пивной было дымно и шумно. Под потолком плавал дым и разноголосый шум. В баре запрещалось курить, и никто этого правила явно не нарушал. Но дым возникал как бы сам собой, точась сквозь темные одежды мужчин, образуясь из сгустков их крепких выдохов.