Сергей Кузнецов - Гроб хрустальный

Удивительно, что Советский Союз все-таки победил в той войне. Хотелось бы верить, что у Сталина была своя, красная магия. Однако единственное столкновение Вольфсона с КГБ показало, что нынешнее ЧК -- очень заурядная бюрократическая организация. Ему скучным тоном задавали вопросы, потом записывали ответы. Ни пытать, ни бить никто не собирался. Правда, и он не выпендривался: отвечал как есть, тем более, что следователь и так все знал. Где, когда и с кем Вольфсон встречался, какие книги брал читать и так далее. Единственное, в чем Вольфсон не сознался -- в том, что читал "Майн Кампф". Можно было сказать, что это он изучал идеологию врага, но было ясно, что за такое по головке не погладят. А так -- что можно было ему предъявить? Ксерокс частично переведенной в "Вопросах философии" книжки? Скандинавские саги? "Преступник номер один", выменянный на макулатурного Дюма в "Букинисте" на Ленинском?

Следователь дал понять, что Вольфсона заложил Чаковский -- и Вольфсон, конечно, растрепал об этом на всю школу. Это было классно -- стать жертвой политического доноса. Потом кто-то сказал Чаку "стукач" -- и понеслось! "Чак -- стукач" стало таким же мифом класса, как легенда о пизде подмышкой у Емели, или что Феликс -- гомосек.

Две недели назад Чак пришел к Вольфсону домой и рассказал, как все было на самом деле. Когда Белуга взяла его за шкирку и повела к директрисе с матерными антисоветскими стихами, он даже не испугался. Дома родители ругались, а он в какой-то момент потерял терпение и брякнул, что это все ерунда, вот Вольфсон ходит куда-то читать фашистские книги -- и ничего!

-- Я же не знал, -- оправдывался Чак, -- что мама на следующий день побежит к директрисе и буквально моими словами ей скажет: не трогайте, мол, моего сына, его одноклассники и не такое выделывают!

-- То есть ты настучал, но только маме, -- сказал Вольфсон и начал тихонько постукивать по столу.

-- Я не стучал, я проболтался, -- сказал Чак.

Он был какой-то пришибленный -- особенно после того, как они поругались с Маринкой. Теперь Вольфсон провожал ее до дома и даже заходил пить чай. Весь класс был уверен, что они занимаются там этим самым, но дальше поцелуев дело не шло. Может, Чак все врал, и Маринка была еще девочкой, а может, Вольфсон был недостаточно настойчив. Так или иначе, он был вполне счастлив -- на уроках Маринка сидела через проход, и он часто смотрел на ее красивый профиль, сам не веря, что теперь она -- его девушка. Его любовь не была плотской страстью Чака -- это было настоящее космическое чувство. Иногда, мечтая о том дне, когда они с Маринкой, наконец, займутся любовью, Вольфсон думал, что это будет настоящий момент магии, алхимическая свадьба, инициация, которую они пройдут вместе.

Вот и сейчас, не слушая Лажу, он разглядывал завитки волос над Марининым левым ухом и вдруг понял: что-то случилось. Смысл слов до него еще не дошел, но он услышал, как изменилась интонация Лажи, и увидел, как дернулась Марина. Потом включили звук:

-- Ребята! Вчера трагически погиб наш товарищ, Алеша Чаковский. Он выпал из окна своей квартиры и умер, не приходя в сознание. Сейчас идет следствие, выясняются причины этой трагедии...

И Глеб вспомнил, как на прошлой неделе Чак вошел в класс после перемены, а они все начали стучать карандашами по партам -- типа, ты стучи, стучи, тебе Бог простит, а начальнички, Лех, тебе срок скостят, -- и Чак выбежал из класса, хлопнув дверью.

Марина думала, что должна бы сейчас заплакать, но не может, и только чувствовала, что кружится голова, и сейчас она грохнется в обморок. Вцепившись изо всех сил в парту, она думала, что до скончания времен больше никто не назовет член эбонитовой палочкой.

Вольфсон старался вытряхнуть из головы стихи Маяковского и почему-то думал лишь о том, как же оно так случайно совпало, когда стихи раздавали две недели назад, да и Чак ничего не знал, кто когда какое стихотворение будет анализировать, и значит, это тоже -- магия.

Витя Абрамов сидел, не поднимая глаз. В голове только одна мысль: знай одноклассники правду, они бы назвали его убийцей.

Глава двадцать шестая

С порога Глеб услышал как Арсен говорит:

-- Мой народ в очередной раз сделал свой выбор. Он отверг коммунизм.

-- То есть ты тоже голосовал за Елкина и геноцид русских? -- спросил Ося.

-- Я вообще не голосовал, -- ответил Арсен. -- У меня же израильское гражданство.

Сегодня все собрались, чтобы сделать групповую фотографию для первого номера. Пожалуй, со дня смерти Снежаны Глеб не видел всех вместе: пришли Бен с Катей, Шварцер, самодовольный как никогда, Ося в парадной майке с Егором Летовым, Муфаса и еще полдюжины постоянных участников посиделок в Хрустальном.