Хюберт Лампо - Рождение бога

- То-то и оно. Все, что ты мне тогда говорил, я осознал гораздо позднее. В Германии через мои руки прошли сотни средневековых примитивов, романских и готических скульптур, рукописных фолиантов...

Может это и послужило началом...

- Уж не хочешь ли ты сказать, что в твоем преображении есть доля моей вины, что...

- Что поэтому я ушел от мира? Да нет же. Свое решение я принял лет десять спустя. Хотя вполне возможно, что возвращение к религии предков произошло во мне не без влияния старой Европы. После принятия послушничества у траппистов в Небраске я попросил отослать меня сюда, в Вестерхаут.

- И давно ты здесь?

- Около пяти лет. ~

- Почему же ты не уведомил меня?

- Это противоречит уставу.

Все еще не придя в себя от удивления, я внимательно разглядывал его. В этом монахе в грубошерстной рясе, казалось, не было и следа от прежнего красавца офицера, любившего блеснуть выправкой и щегольским мундиром. Но меня не оставляло чувство, что тут что-то неладно. Я сказал:

- Я в этих вещах мало разбираюсь, Джимми.

А потому никак не могу понять... Чтобы такой человек, как ты, очутился на другом конце света, погребенным в тиши монастыря?! Что ты мог натворить, чтобы так далеко зайти?

Мне стало неловко от своего вопроса, и я с облегчением услышал его ответ. Говорил он спокойно, без малейшего волнения.

- Я обратился к тому, чем собирался заняться еще до войны. Отец мой, имея кое-какие связи в правительстве, внес за меня солидную сумму, благодаря чему я смог осуществить свою юношескую мечту - отправиться на раскопки древней доколумбовой цивилизации в Гватемале...

Мы замолчали и некоторое время следили за февральским солнцем, которое с невероятной быстротой садилось за сосновым лесом. Я поежился от холода и поднял воротник пальто. Джимми O'Xapa - я все еще не мог называть его отцом Кристианом - предложил мне пройти в библиотеку. Там было очень тепло. Книги в старинных переплетах действовали на меня успокаивающе, что не могло не отразиться на задушевности нашей беседы. Там я и услышал рассказ, который попытаюсь передать как можно более точно.

2. Экспедиция

Приблизительно за месяц до Пирл-Харбора я получил степень доктора археологии. В своей диссертации я резко критиковал методы, применявшиеся тогда при изучении древних цивилизаций Центральной и Южной Америки. Через неделю после объявления войны меня призвали в действующую армию. Я стал летчиком и летал пилотом на бомбардировщике. За несколько дней до высадки в Нормандии мой самолет был обстрелян и загорелся. Однако, к собственному удивлению, мне удалось дотянуть до нашей базы в Кенте и посадить свой ящик. Нервное потрясение дало основание врачебнои комиссии больше не допускать меня до полетов. Но по выздоровлении меня не демобилизовали, а послали руководить спецгруппой по розыску награбленных и запрятанных немцами произведений искусства. В конце 1945 года, уволившись из армии, я занялся научно-педагогической работой в одном из американских университетов. Мне даже сулили в самом ближайшем будущем профессуру на факультете археологии. Наконец-то я мог пополнить свои знания, опубликовал тезисы докторской диссертации, правда, кое-кто из моих коллег советовал мне этого не делать.

- А почему? - заинтересовался я.

- Да, это целая история. В определенных научных кругах меня, если хочешь знать, считали шутником и авантюристом.

- На каком основании?

- В известной мере это понятно... Дело в том, что даже в наше время археологические исследования в Мексике и Южной Америке еще пребывают в пеленках.

- Я рад, Джимми, что наши взгляды сходятся! - оживленно перебил его я.Я всегда считал, что мы в долгу перед девятнадцатым веком.

- Полностью с тобой согласен, Марк... Археология достигла высот в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. А потом экспедиции Стефенса и Катервуда пролили свет на древние цивилизации индейцев.

У археологов от этих открытий голова пошла кругом.

Но установить какие-либо ассоциативные связи они не смогли. Ни одного камня, подобного Розеттскому, ни одной глиняной таблички, ничего похожего на Гомера или даже Гильгамеша. Вместо этого соявляются всякие бредовые гипотезы...

- Вот-вот... Воображаемый мост, перекинутый к Евроафриканскому континенту, все вновь и вновь всплывающие фантазии насчет разных атлантид...

- В конце концов Эдуард Селер решил схватить быка за рога. С присущей ему типично немецкой методикой, которую отличают научная строгость и жесткость, он вознес свою теорию на столь неприступную высоту, что все решили, будто она непогрешима.