И скафандр ожил. Отныне он мог действовать без приказов своего повелителя: спасать или работать. Глухо бормотала мембрана, пропускавшая воздух к компрессору, едва слышно щелкали лючки газо-оптического анализатора, от насоса шли упругие волны вибрации, пищали, потрескивали, постукивали, шипели, выдавая свою контрольную серию шумов, сигнализаторы отсутствия; проверяя его реакцию, несколько раз включались и выключались барабаны паравизуальных индикаторов, а на стекле шлема попеременно, мигая, появлялись три основные визуальные сетки: ситуационная, координатная и контроля борта.
Снова пришло ощущение себя в маленьком зале, но теперь, оснащенный второй шкурой, вторым сердцем, второй нервной системой и вторым мозгом, он был полубогом, способным и расколоть скалу, и увидеть муху на расстоянии в сотню километров.
И все же чувство обреченности не оставило его, правда, к его чести, он больше не боялся.
Теперь можно было вспомнить и о Черном Рыцаре, и память живо нарисовала его портрет, на коне и при всей его боевой амуниции.
Илья тщательно изучил когда-то трассу друга, не раз наблюдал живьем его боевое искусство и был поражен математической завершенности сверкающих линий отточенного лезвия его меча и артистической пластичности быстрых, порой неуловимых движений, легкости переходов от одного рисунка движений к другому. Он любил мрачно-аскетичную и в то же время возвышенно-лаконичную трассу Пашки, и теперь, пробегая внутренним взором по озерам и лесам, городам, монастырям, замкам, прозревая все это как бы сквозь легкую дымку, Космический Охотник легко, словно играючи, настраивался на волну Черного Рыцаря, и если правда то, что Маэстро - Соединитель...
Переход произошел внезапно, его, словно пробку из бутылки с шампанским, вдруг выбросило в необъятное пространство...
Я щурюсь. Утро, после трех дней заточения в подвале, кажется мне ослепительным днем, даже такое пасмурное, какое стоит сегодня. На улицах пустынно, только собаки уже проснулись и бегают, показываясь то там, то сям, в поисках пропитания. Тюремная охрана, сплошь толстомордые, заспанные, с набухшими веками над узкими щелями глаз, глухо переговариваются и тоже ежатся от утреннего холода. Спешившийся оруженосец оправляет амуницию своего сюзерена, они тоже о чем-то разговаривают, но мои мысли еще там, в темнице, возле чернокнижника. "Я буду молиться за тебя. Мужайся, ты еще молод и можешь переломить свою судьбу. Не брезгуй ничем. Если заставят клясться - поклянись. Главное - ты будешь жить. Нет еще такого безумца, который отказался бы... - тут он закашлялся, а стражник, тем временем заискивающе подталкивающий меня сзади, довел по крутым ступенькам вверх, до самой двери, - ...от такого вассала, - закончил, наконец откашлявшись, старик. - Помни, мы, избранные, должны..." Но тут дверь за моей спиной со скрежетом затворилась.
"Похоже, он прав", - подумал я, рассматривая присланных за мной конвоиров.
- Эй, ты! Кто будешь? - обратился ко мне восседающий на коне рыцарь, уже немолодой, грузный, с проседью в волосах. Шлем его болтался на луке седла.
- Монах, книжник, - ответил я почти сразу, вовсе не собираясь лгать, а просто примеряясь к его сословным представлениям.
- И много познал книжной мудрости? Узнал как воровать чужие книги? - он рассмеялся. Его же молодой спутник, тоже к этому времени взгромоздившийся на своего коня, только скупо, и по-видимому, неискренне улыбнулся.
- Как бы там ни было - ты оказался недостаточно ловок, юноша. От нас тебе тоже не ускользнуть, и не пытайся. Он приблизил к моему лицу трехгранное железное острие своего копья. - Ну, пшел вперед.
Они, против моего ожидания, не стали заново связывать мне руки (кандалы сняли с меня мои тюремщики, чему я, как ни горько было мое положение, усмехнулся, подумав, что отчетность переживет все времена и все страны) или привязывать к себе, а просто погнали впереди себя, справедливо считая, что на этих узких улочках со стенами больше похожими на крепостные стены, чем на фасады домов, не убежать и не спрятаться одному пешему от двух конных.
Читать дальше