Алексей Ланкин - Лопатка

Перечитывал утренние записи. То посещение казино - интересно, что я о нём давно не вспоминал. Мой бывший коллега Александр - тоже достойный упоминания объект, не похожий ни на Марека Гольдмана, ни на Юру Крохичева, хотя совмещал в себе некоторые черты и того, и другого. С Юрой, например, его роднила искренность. Как он радовался, когда я подарил ему деньги! Вероятно, столько наличных он и в руках никогда не держал. А когда два дня спустя я приехал к нему поздно вечером, он так же искренно завёл разговор о том, что мне необходимо одуматься и взять обратно хотя бы то, что осталось у него на руках. Он даже вынес деньги из спальни и вновь совал их мне в руки.

Тогда я решил немного сымпровизировать. Первоначальный мой план состоял в том, чтобы оставить в распоряжение Александра свой автомобиль. Следующим утром я улетал из тех краёв навсегда. Сказать, что накануне отлёта я поехал в соседний городок к Александру только потому, что у него был такой же, как у меня, Пежо? Нет, полагаю, что и здесь оставило свой след подсознательное. Без участия моей воли оно работало над зафиксированными памятью тогда, в казино, прямым взглядом и открытым выражением лица Александра - и теперь подсказало мне путь действия.

Как бы то ни было, увидев деньги, которые Александр простодушно пытался мне вернуть, я изменил своё намерение. Дом его стоял на отшибе, в тихом месте. Из прихожей, где мы разговаривали, слышно было, как стучит в темноте дождь.

- Нет, Алек, этим деньгам мы найдём другое применение, - сказал я.

Он был неглуп. Он услышал в моём голосе что-то такое, что заставило его замолчать и уставиться на меня побелевшими расширенными глазами.

Я запер дверь на ключ и вынул штепсель телефона из розетки. Александр пытался мне помешать, но я отстранил его одними вытянутыми пальцами. Бедняга, он считал себя крепким парнем! Меня порою посещает жалость к моим объектам... (Это может прозвучать странно, но ведь только примитивные организмы предсказуемы).

Я не применил никакого насилия. После отключения телефона я даже не прикоснулся к нему. Я только говорил и смотрел ему в глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы он прожевал и проглотил не всю пачку - я опять его пожалел - но не менее десяти тысяч. Всё остальное я неторопливо, бумажку за бумажкой, сжёг в камине. При свете этого огня было уютно вести беседу. Точнее, монолог, ибо он лишь молчал и безотрывно глядел на меня глазами, в которых радужный кружок был сплошь обведён белком.

Под утро я улыбнулся Александру и сказал:

- Тебе, мой друг, хватит ума, чтобы никому не рассказывать о нашей сегодняшней встрече. Мне никто ничем не сможет повредить, а тебя поднимут на смех. До свидания! Утром увидимся на работе. А вечером, если захочешь, сможем продолжить наш разговор.

Он молчал, не мигая и не сводя с меня глаз, которые, казалось, расширились ещё больше.

- Алек, воспитанные люди, когда уходит гость, говорят до свидания.

- Д-до свидания.

- Это лучше. До свидания, Алек. Хм. Да ты, кажется, поседел. Нехорошо, нельзя так распускаться.

Всю дорогу я не отпускал педаль акселератора от пола. Километров за двадцать до аэропорта меня остановил полицейский, чтобы выписать штраф, который мне уже не суждено было оплатить. Рассматривая в бледном свете утра его грузную фигуру в униформе, большое лицо и светлые усики, я думал: вот был бы занимательный объект! Но думал отвлеченно, устало.

Та ночь поныне осталась моим непревзойдённым шедевром.

Несколько лет назад я узнал, что Александр после моего отъезда пытался покончить с собою. Спасла его случайность: сосед заглянул в дом, чтобы одолжить бензопилу, и успел вынуть Александра из петли. Тогда я поздравил себя с тем, что предусмотрел и подобный вариант: после съедения денег заставил Александра принять слабительное, а затем многократно смыть унитаз.

Глава десятая.

Последняя

Всю ночь они не сомкнули глаз, то отдыхая за разговорами, то снова, как голодные, набрасываясь друг на друга. Фёдор Ильич только покрякивал, дивясь собственной прыти: и двадцатилетнему бы не стыдно. От Риты он ушёл, когда уже брезжил рассвет. Шагая по пустынным улицам, глубоко вдыхал, перебирал в голове подробности прошедшей ночи. Славная, ах, какая славная бабёнка! Почему так складывается: чем ни лучше женщина, тем обиднее судьба? Ритуля ещё молодец, хорошо держится.

Сам себя останавливая, опять не удерживался и засматривал в будущее: где наша не пропадала? Загвоздка: дочь у неё. Двенадцать лет - это не шутка. Не заставишь чужого мужика папой звать. Но - и постарше, бывает, слюбливаются. И свой бы ребеночек народился? Рите ещё не поздно. Да и самому Фёдору - кто даст сорок семь? Разве что голова седая. И был бы сын.