Алексей Ланкин - Лопатка

Последнее особенно удаётся, когда слышишь в себе и вне себя пение в унисон. Оно означает высший подъем творческого начала - момент овладения судьбою. Я слышу это пение и чувствую этот подъём - и как это сладостно именно теперь, когда я только что освободился от кошмаров моей краткой и бурной ненависти. Кто, как я - но таких крайне мало! - сумел возвыситься над половым влечением, тот понимает, что ненависть есть высшее развитие любви. Как таковая, в истинном выражении она доступна лишь избранным. Но и любовь, и ненависть сходны в одном: обе суть болезненные состояния, и преодоление их приносит небывалое облегчение и взлёт сил. На волне внутренней победы борьба внешняя становится блестящею игрой - и в такую игру я вступаю сейчас.

Волку не понять, что с ним играют.

Я закончил связь с Центральным постом ещё одною шуткой о доступном Волку предмете и вышел на берег. В важные минуты жизни я особенно остро чувствую природу. Даже пасмурный и ветреный день, как сегодня, бывает озарен дивным светом. Море шумело спокойно и бодро - и в его шуме я вновь слышал созвучие пению, которое вибрирует и нарастает в моей душе.

Я рад сейчас отдаться воспоминаниям.

Так же пела во мне душа, задавая тон покорённой судьбе, когда среди тысяч огней я въезжал в город на берегу совсем другого моря. Это было пять лет назад

Я был на взлёте того, что человеческое стадо называет карьерой. Я с улыбкой вспоминал те времена, когда ставил себе задачею добиться признания в среде так называемых мажоров, используя для этого несчастного Юру Крохичева. Мой дом, мой автомобиль и мои способы проведения отпуска были за пределами того, о чём большинство этих бывших мажоров могло мечтать. Передо мною раскрывалось будущее, ради которого любой из них был бы готов пожертвовать всем.

И, однако, к тому времени я постиг истинную ценность человеческих существ как по отдельности, так и в совокупности. Каждый из них, в той или иной степени, был либо Мареком Гольдманом, либо Юрою Крохичевым - и продолжать карьеру в их среде означало им уподобляться. Я уже тяготился своим положением - хотя и был благодарен ему за то, что оно помогло мне узнать себя.

В ту пору я особенно много занимался телесным саморазвитием. Я работал на силовых тренажёрах, доводя до совершенства формы своего тела. Я регулярно посещал солярий, что круглый год помогало поддерживать правильный цвет кожи. Я даже начинал заниматься восточными единоборствами, однако оставил их быстро, по своему обыкновению, овладев азами. Меня не удовлетворяло навязываемое ими мировоззрение, ибо как раз тогда я был слишком занят, вырабатывая своё собственное.

На его краеугольный элемент меня натолкнуло наблюдение над моим телесным превосходством. Легко было видеть, что подавляющее большинство людей не могут сравниться со мною в силе, ловкости и красоте. В то же время, сопоставив проявления моей духовной силы с жалкими потугами посредственностей, я приходил к тому же выводу: я стою неизмеримо выше. Я не мог ещё решить, являюсь ли я существом иного порядка, но уже понимал, что в их стадных образованиях мне не место. Недоставало лишь малого сотрясения, чтобы смешать фигуры и расставить их по намеченным мною позициям.

Тогда-то и состоялся розыгрыш любительского футбольного кубка. В розыгрыше участвовала компания, где я был уже вице-президентом.

Внутренне томясь от необходимости провести несколько часов в компании напряжённо и суетливо веселящихся, пьющих пиво и играющих в карты коллег, я любезно раскланивался с ними, входя в зафрахтованный фирмой автобус. Самый проницательный наблюдатель не заметил бы, что я настроен по-другому, нежели остальные. Они пили в автобусе, пили на пароме, потом снова в автобусе. Я тоже пил и, хотя спиртное на меня не действовало, мало-помалу проникся ритмом движения по автостраде. Мелькали огни, налетал и тут же стихал шум встречных автомобилей.

Я сидел в переднем ряду, почти об руку с водителем, и дорога неслась сквозь огромное лобовое стекло прямо на меня, смиренно ложась под жёлтое пятно фар и тут же шумно взбунтовываясь под колёсами. Кто-то предложил мне закрутку гашиша. Я отказался. Я всегда презирал наркотики - и тем более теперь, когда, по видимости оставаясь в компании коллег, я взмывал в неведомую высь над автобусом, над дорогой, над ночью. С радостною тревогой вслушивался я во всё увереннее звучавшее во мне пение.

Вдали показались огни большого города. Завидев их, я со своей высоты впервые разглядел и расслышал: вот оно, неизречённое! Пению моей души в унисон откликнулся другой высокий звук, и я знал, что это песня покорённой судьбы. Я знал, что завоюю город, в который мы въезжаем. Какой пустяк! Первый шаг на открывшемся мне новом пути.