Александр Лаптев - Двое

Виктор стал приходить к женщине каждый вечер. Днем валялся дома на кровати - листал журналы или смотрел какой-нибудь фильм, гулял по улицам, останавливаясь и подолгу рассматривая громадные стеклянные витражи на зданиях, или сидел в парке на скамейке, вдыхая всей грудью аромат оттаявшей земли, щурился на солнце, следил за редкими облачками на удивительно чистом небе, закрыв глаза, наслаждался покоем и теплом. И мысли в такие минуты и часы текли вяло, подобно сонному ручейку, влекущему свои воды куда-то вдаль, который перекатывает по песчаному дну мелкие камешки и колышет траву, плавно сгибая и разгибая ее длинные гибкие стебли... И было так хорошо ни о чем не думать и не беспокоиться, зная, что вечером, ровно в пять часов он войдет в огромный современный дом и поднимется на лифте на семнадцатый этаж, где будет ждать его и будет ему рада удивительная женщина с искренним лицом и распахнутыми навстречу всему миру глазами. И Виктор невольно заражался этой искренностью и удивленностью.

Через две недели они опять поехали за город. Сидели возле костра, глядели на огонь, говорили о чем-то, затем уходили в степь, чтобы смотреть на звезды. И снова, как и в первый раз, Виктор испытывал неуверенность и головокружение, глядя в черную бездну над головой, с рассредоточенной во всей ее глубине сверкающей пылью. И странно волновалась грудь, лезли в голову разные мысли... А Мирослава держала его за руку, как бы успокаивая, как бы говоря: Ничего. Все нормально. Я с вами! И ее мягкие, и в то же время, сильные пальцы, ее присутствие вызывали в нем такие чувства, что он должен был закрывать глаза и глубоко дышать, пытаясь вспомнить - где он и кто он. А Мирослава стояла рядом и говорила о звездах, о вечном космическом холоде и о людях, затерянных в глубинах пространств и влекомых в безбрежные дали среди одиноких пылающих Солнц. Виктор плохо ее понимал, но чувствовал, что это хорошо, ощущал добро, исходящее от нее, и снова и снова смотрел на звезды, и все глубже проникался каким-то новым, непривычным сознанием.

Потом они шли ранним утром по городу и снова Виктор всматривался в неподвижные громады; снова ярко светило солнце, и все казалось нереальным, ненастоящим... Опять он долго приходил в себя и оглядывался изумленно, словно все предметы вокруг заменили, и принесли вместо них другие - почти такие же, но не совсем. Он старался уловить эту разницу, и не мог.

Однажды, когда он вечером начал собираться, Мирослава остановила его.

- Зачем вы поедете, ведь поздно! Можно здесь переночевать, места хватит.Подняв брови, она смотрела на него, словно удивляясь его желанию поехать домой, словно он сам должен был понять глупость такого своего намерения, и словно он вынудил ее сказать то, что и так было очевидно. Виктор стоял и не знал, что ответить. Ему такое и в голову не приходило - остаться! Зачем? А с другой стороны: почему - нет? Почему он должен обязательно ехать домой и быть там один? Такая простая мысль впервые пришла ему в голову, и он удивился ее простоте. Действительно - не было никаких причин ночевать обязательно дома. И тем не менее его тянет домой, словно он поклялся когда-то кому-то ночевать всегда дома.

- Будете спать на полу. Ничего с вами не случится. Мне бабушка говорила, что раньше люди спали на полу, и я сама, когда была маленькая, тоже спала на полу, я и сейчас иногда сплю...

Виктор переступил с ноги на ногу.

- А хотите, я лягу на пол, а вы ляжете на кровать!

- Да нет, уж лучше я на полу,- ответил Виктор.

В ту ночь они мало спали. Как-то так вышло, что сначала Мирослава стала рассказывать про себя, про свою бабушку, как они раньше жили, как ездили за город и сидели у костра, пекли картошку. Бабушка рассказывала, как жили раньше люди и вспоминала разные грустные стихи; и прочитала стихотворение, которое ей особенно запомнилось:

Незабудочка цветочек,

Не забудь меня, дружочек!

Если ты меня забудешь,

То навек несчастным будешь!

Виктор спросил тогда: А что это за цветочек такой - незабудочка? И она стала объяснять, что это очень красивый цветок и его дарили на память, чтобы люди не забывали друг друга. Виктор удивился такому странному обычаю: почему люди не должны забывать друг друга, и почему для этого необходимо дарить цветы, почему именно эти?.. Мирослава объясняла, что раньше люди стремились жить вместе, что это было хорошо и правильно. А цветок - это обычай, красивый и добрый. Потом она стала рассказывать о других цветах, которых, оказывается, было очень много на свете, и все они были по-своему красивы и что-нибудь да значили. Потом спросила Виктора - как прошло его детство, и Виктор стал вспоминать, как он жил в школе - долгих двенадцать лет,- чему учился и что делал; всё пытался вспомнить что-нибудь особенное, яркое и светлое, и не мог. Остались в памяти лишь одуряющие утренние побудки под звуки громогласной музыки, да длинные осенние вечера, когда он бродил по школьному двору и смотрел сквозь железные прутья ограды на заходящее солнце - казавшееся ему одиноким и несчастным,- и чувствовал какую-то глухую, неизбывную тоску от этого молчания, и от холодного оранжевого солнца, и еще от чего-то, чего он не мог ни понять, ни выразить... Потом он вдруг очутился в школьном актовом зале. Идет общее собрание: стоят, замерев, рядами ученики - все в одинаковых серых костюмчиках, в светлых рубашках и черных ботиночках, одинаково коротко стриженные и с испуганными лицами, а напротив - директор - громадный мужчина с мясистым лицом и какими-то нечеловеческими, пугающими глазами. Он смотрит, не мигая, поверх голов выстроенных перед ним учеников и, выдыхая всей грудью, чеканит фразы: Вы должны помнить о своем долге перед обществом!.. (Поднимает вверх указательный палец и делает внушительную паузу)... Каждый из вас есть самостоятельная функциональная единица социального континуума, именуемого обществом, каждый из вас есть потенциальный член этого континуума, следовательно, каждый должен иметь свое предназначение, которое он обязан исполнять подобно тому, как исполняем его все мы - ваши наставники и учителя, а также все разумные и мыслящие существа, носящие высокое звание HOMO SAPIENS!... Ученики плохо понимают смысл сказанного, но почти физически чувствуют тяжесть слов - слов, обязывающих их слишком ко многому. И снова Виктор чувствовал себя маленьким и беззащитным, снова стоял между такими же испуганными мальчиками и хотел только одного: чтобы страшный человек перестал говорить и можно было бы убежать из этого зала, от этих напрягшихся людей...