Александр Лаптев - И тогда я сказал - согласен !

Выступление мое подходило к концу, и к концу подходила вся эта нелепая история. Три недели я пытался доказать окружающим людям... что? Я и сам не вполне это понимал. Вернее, именно теперь я вдруг понял, что доказывать что-то и кому-то нет никакой надобности. Потому что нет абсолютной истины, и нет, потому, абсолютных доказательств. У каждого времени свои ориентиры и свои вершины. Человечество бредет по исторической тропе ничуть не лучше стада баранов, оглядывая бараньими глазами окрестные виды и щипля подножную травку, принимая данную реальность за единственно верную. Но вот -- новый поворот, новые виды и новая трава, новые вожаки и новые правила поведения на нескончаемой жизненной тропе. Так чего и кому я хочу здесь доказать, когда я сам ничегошеньки не знаю, и никто ничего не знает, никто не видит дальше собственного носа, а самые гениальные глядят лишь на два шага вперед. Мораль подобна половой тряпке, которой утирают разбитое в кровь лицо, утешаясь мягкостью материи и ее высокой впитывающей способностью, а в следующий миг эта тряпка может послужить для удушения несогласного с тобой индивида, или просто брошена под ноги, как бесполезная или даже вредная вещь.

-- Конечно, все мною сказанное может быть воспринято с недоверием, - заговорил я вновь, -- единственное, чем я могу подтвердить свои слова -- это то чудо, про которое я говорил вначале.

-- Какое чудо? -- встрепенулись многие.

Я обвел зал с видом превосходства и, одновременно, сожаления. Мне жаль было этих людей -- они так ничего и не поняли. И не меньше мне было жаль самого себя -- я понимал в этой жизни не больше их.

-- Если мне не будет вынесен оправдательный приговор, то я исчезну из этого мира и перенесусь в двадцать пятый век, потому что у меня не останется выбора.

-- То есть как -- перенесетесь? -- приподнялся и закрутил головой прокурор.

Очевидно, он искал машину времени. Но машины времени не было. Для путешествий во времени не нужна никакая машина -- по крайней мере, в том вульгарном смысле, в котором многие ее себе представляют.

-- Для того, чтобы переместиться в двадцать пятый век, мне достаточно произнести одно единственное слово, означающее мое согласие на перемещение. Как только я его произнесу -- я исчезну. И надо полагать -- навсегда.

Данное сообщение явилось новостью для присутствующих, не все приняли ее одинаково. Так репортеры явно обрадовались такому обороту, а все официальные лица, включая и адвоката, вдруг озаботились. Отчасти благодушное настроение, владевшее официальными лицами, резко поменялось на крайнюю озабоченность. Можно было подумать, что у них из под носа уводят законную добычу.

-- Но позвольте, -- все не мог взять в себя в руки прокурор, -- как это вы вдруг исчезнете? Это что, шутка такая?

"Кровожадный тип! -- заметил я про себя. -- Хотя и не верит мне ни на грош, но даже в мыслях не может допустить, что я могу избегнуть наказания."

-- Шутка это или нет -- вы убедитесь, когда будет вынесен приговор и когда я произнесу ключевое слово, -- пообещал я.

-- А что это за слово -- вы можете нам сказать? -- поинтересовался председатель, которого также задело за живое такое необычайное обещание.

-- Нет, не могу, -- усмехнулся я.

-- Почему же?

-- Да потому, что как только я его произнесу, то сразу и исчезну. Неужели непонятно?!

-- А, ну да, как же, теперь понятно, -- забормотал председатель.

Но прокурор не унимался.

-- Ну хотя бы намекните нам!

-- Да зачем это?

-- Ну чтоб мы знали, -- был ответ.

-- Зачем вам это знать? -- начал уже сердиться я.

Прокурор встал в тупик, но тут же нашелся.

-- А мы вас проверим! Когда вы произнесете это слово -- то мы сами увидим -- подействует ли оно.

-- Да вы и так увидите!

-- Э-э нет! А вдруг у вас не получится, и вы скажете потом, что произнесли не то слово и что пошутили, а это свое слово произнесете потом, когда захотите?!

Я задумался на секунду, и был вынужден признать наличие некоторого смысла в подобном раскладе. Да и в принципе, чего мне было бояться?..

Попросив лист бумаги и карандаш, я написал размашисто точно посередине восемь букв и поставил восклицательный знак, потом вручил бумагу охраннику, чтобы он отнес ее на председательский стол.

Охранник взял лист двумя пальцами, словно боялся заразиться смертельной болезнью, и потащил его через зал. Женщины бледнели, когда он проходил рядом, мужчины провожали охранника немигающими стеклянными глазами. Наконец он дошел до стола и положил на самый край опасный документ, во все время перехода он не спускал с бумаги воспаленного взора.