Журнал «Если» - «Если», 2003 № 10

Эммет шагал рядом и сердито задавал Филу вопросы, потом они свернули за угол, и там стоял бродяга со старой гитарой и пел одну из народных песен, в которой говорилось о парне, умершем от передозировки наркотиков в ту же ночь, что и Ленни Брюс — песня о смене времен.

У ног бродяги стоял бумажный стаканчик для денег, и Фил, повинуясь влиянию минуты, засунул туда полдюжины банкнот, которые Эммет тут же вытащил обратно.

— Проваливай, — сердито сказал Эммет бродяге и потащил за собой Фила, словно тот уподобился мальчишке, заглядевшемуся на витрину кондитерского магазина. — Ну, о чем ты только думаешь, — ворчал Эммет.

— Сейчас холодно, — ответил Фил. — Человеку, который столько времени проводит под открытым небом, не помешала бы горячая пища.

— Он не человек, — возразил Эммет. — Он бродяга — кусок дерьма. Конечно, на улице холодно. Сейчас март. Посмотри на себя. Как ты одет? Ты же трясешься от холода.

Так и было. Но только дрожал он не от холода.

Март, думал Фил в приемной Овального кабинета. Весь мир пробуждается. Он дрожал, сидя в теплой, ярко освещенной приемной с двумя столами, сплошь уставленными телефонами. Эммет сплетничал с двумя собеседниками — Х.Р.Холдеманом и Эгилом Крогом. Эммет держал Холдемана за руку и что-то нашептывал ему в ухо; речь, вероятно, шла о менеджменте. Они все хорошо друг друга знают, подумал Фил. Интересно, какие дела привели Эммета в Вашингтон, округ Колумбия.

Наконец один из телефонов зазвонил, секретарша кивнула, и они вошли в Овальный кабинет (и в самом деле овальный). Президент, который в реальной жизни оказался меньше и «компактнее», чем по телевизору, вышел им навстречу из-за стола и одарил широкой улыбкой, однако его глаза устало скользнули в сторону, когда он вяло пожимал руку Филу.

— Вы написали замечательное письмо, — сказал президент.

— Я не уверен, — начал Фил, но президент, казалось, его не слышал.

— Да, замечательное письмо. Конечно, мы нуждаемся в таких людях, как вы, мистер Дик. Более того, мы гордимся людьми, способными говорить с нашей молодежью — это ведь очень важно, не так ли? — Президент улыбнулся всем, кто находился в комнате, словно искал подтверждения. — У вас огромный талант. Надеюсь, вы прихватили с собой одну из ваших книг?

Фил протянул «Голоса улиц» — издание библиотеки Франклина, переплетенное в зеленую кожу; на обложке, под названием, была воспроизведена золотом его подпись. Референт дал книгу Филу, как только они вошли в резиденцию, и теперь писатель вручил ее президенту, который взял книгу и принялся почтительно рассматривать.

— Вы должны ее подписать, — сказал президент и положил книгу, словно церемониальную жертву, на сверкающую поверхность стола, возле красного и белого телефонов.

— Я пришел, чтобы… — вновь заговорил Фил, но Эммет шагнул вперед и прервал его:

— Конечно, он подпишет, сэр. Это большая честь.

Эммет вручил Филу ручку, и Фил поставил свой автограф, ощутив, как его вспотевшая рука оставляет на странице влажный след.

— Я пришел, сэр, чтобы сказать, что я хочу служить Америке, — продолжал Фил. — Вчера меня посетило озарение, и я начинаю понимать, что оно значило.

Однако президент не слышал Фила. Он смотрел на него так, словно видел в первый раз. Наконец он заморгал и проговорил:

— Приятель, а вы довольно странно одеваетесь.

Фил надел свой любимый шерстяной пуловер в стиле Неру, золотую рубашку и пурпурные вельветовые брюки, которые почти скрывали песочного цвета замшевые ботинки. Наряд венчал купленный Эмметом в магазине отеля галстук с пестрым рисунком, похожий на тот, что носил президент. Сейчас галстук душил Фила, словно петля.

— Вы одеваетесь довольно странно, — повторил президент. — Наверное, это особенность всех писателей. Ну, я имел в виду некоторую, своеобразность вашего внешнего вида.

Несколько мгновений усталые глаза президента пытались разыскать лицо Фила. Казалось, на самом дне кроткого взгляда что-то затаилось, как у заключенного, который всматривается в небо сквозь решетку темницы.

— Индивидуальный стиль, вы совершенно правы, — сказал Фил, увидев наконец возможность вернуться к своей теме. Теперь он должен сказать то главное, что выкристаллизовалось прошлой бессонной ночью. — Индивидуализм, сэр, вот в чем дело, не так ли? Даже мужчины в строгих костюмах продолжают носить галстуки, чтобы показать: они все еще обладают малой толикой индивидуальности. — Тут только он сообразил, что его галстук трудно отличить от галстука президента, но продолжал говорить: — Я начинаю понимать, что многое меняется в Америке, вот о чем я хотел бы с вами побеседовать…