Игорь Ларионов - Вывих времени

- Всегда рад тебе, Эна. Как можно на тебя сердиться? Но увы, если мне и удаётся немного способствовать распространению красоты, открывать слепые на неё глаза - я не в силах. Кстати, мы с Пьером уже направлялись к ужину. Мяса, как ты знаешь, мы не едим. Зато во фруктах и вине недостатка нет. Проси всех к нашей вечерней трапезе.

Вскоре все расселись на низких, мягких креслах вокруг большого овального стола, в изобилии уставленного всевозможными фруктами и хрустальными бутылями, наполненными винами, приготавливаемыми Дэем по им самим разработанным рецептам.

- Как тут хорошо, не правда ли, Топан, - обратилась Лимея к брату.

Тот промолчал, всем своим видом давая понять, что спокойная, умиротворяющая обстановка никак не соответствует его сжатой, как пружина, натуре, болезненно сковываемой обществом людей, тихо беседующих в спокойной, непринуждённой обстановке. Затем Топан сдвинул обтягивающее его шею чёрное, змеевидное кольцо так, что две выпуклости на нём попали ему прямо в уши и в них, слышимые только хозяину этого браслетообразного магнитофона, полились такие звуки, будто одновременно несколько сотен человек звенящими пилами прорезали стволы деревьев. Перпендикулярно этой стае сирен неслись надрывающиеся до исступлённой хрипоты голоса. А временами наискосок, словно от гигантского механического молота, ритмично выбивающего накопленную за долгие годы пыль, сыпались низкочастотные звуки, в такт которым стали подергиваться сначала руки и ноги, а потом и всё туловище Топана.

Лимея с горечью посмотрела на брата и виновата улыбнулась Дэю.

- Меня радует, когда каждый из гостей, сидя за этим скромным столом, волен выбирать между беседой и погружением во что-то своё, - ответил на её извиняющуюся улыбку Дэй.

- У вас здесь настоящий небесный сад, из которого, согласно одной очень старой легенде, изгнали прародителей элеян. Трудно поверить, что такое мог создать. человек.

- Нет, человек не мог создать то, что под силу лишь Великому потоку жизни, текущему через все миры, разбросанные словно песчинки в бесконечных дебрях пространства и времени. Но человек может немного расчистить окружающую его среду, удалив мусор и пыль, тогда вечно текущая и вечно фантазирующая красотой жизнь сотворит ему и такой сад, и много, много краше, - произнёс Дэй.

- Можно мне остаться здесь навсегда? - невольно вырвалось у Лимеи.

- Я буду счастлив, если твоё присутствие здесь продлится возможно дольше. Думаю, такого же мнения придерживается и Пьер, - улыбнулся Дэй. Он всегда обращался к нему как к сособственнику парка, не показывая, даже намёком, что он не только создатель, но и полновластный хозяин.

- Оставайся с нами, Лимея, - с интонацией просьбы обратился Пьер к молодой девушке. - В известном нам мире трудно найти место, где бы было лучше, чем здесь.

- Ты прав, Пьер, - заметила Эна. - Я сама нередко подумываю о том, как хорошо было бы переселиться сюда. Да вот Де Сингу нужны больные. Что будет делать без них врач?

- Настоящий врач думает не о болезнях, а о здоровье. Оно как солнце, а болезни всегда гнездятся в неосвещённых им углах. Зажечь солнце здоровья, убрать преграды с пути его лучей из всех частей организма - вот задача врачевателя. Остальное довершит сама природа, - заметил Де Синг.

Через несколько мгновений он добавил:

- Хотя продолжительность жизни в последние века постоянно увеличивалась, солнце здоровья на нашей планете светит всё слабее. А почему? Мы уже давно вступили в стагнацию духа. За последнюю тысячу лет наша цивилизация не ознаменовалась ни одним по-настоящему крупным открытием.

- Чем это можно объяснить? - спросил Пьер. - Неужели Вселенная исчерпала все свои тайны?

- Конечно, нет. Думаю, что наши знания о ней - ничтожно блеклая тень, высвечиваемая в бледных лучах нашего осмысления. Но даже эта тень оказывается непосильным бременем для каждого отдельного учёного. А ведь новые идеи первоначально могут зародиться лишь индивидуально. Другое дело их конкретизация и разработка. Здесь уже вступают в действие коллективные силы науки, которые у нас весьма немалые. Но новые, революционные идеи увы! Когда ум учёного ещё не потерял способности озаряться поистине новым, он ещё не усвоил всю накопленную до него сумму знаний. И всякое делаемое им открытие лишь повторяет озарение, посетившее какого-нибудь из мыслителей в прошлом. Потому с заявками на открытия выступают всегда дилетанты. Те же, кто дают себе труд усвоить хотя бы самое важное из тысячелетних накоплений науки, тратят на это столько сил, что на совершение переворота в познании их уже не остаётся.