Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Кого же можно считать конкурентами греков на море? Многие советские и зарубежные исследователи считают, что Гомер, создавая свою замечательную поэму, пересказал эпос древних мореходов — ахейцев (Микены) и минойцев (Крит). Возможно, в «Одиссее» отразились географические представления эпохи, восходящей к IV–III тысячелетию до нашей эры.

Это был весьма бурный период в истории Эгейского мира. Начинались первые попытки колонизации. Торговые города появляются на побережье Малой Азии, на Кипре, в Сицилии, на Мальте.

В прошлом веке еще не было точных данных о древнейших народах Средиземноморья. Ученые доверяли древнегреческим источникам, где говорилось о том, что все их соседи — «варвары». Однако сейчас можно назвать, например, ликийцев, карийцев и этрусков, которые находились на довольно высоком уровне развития.

К морским конкурентам греков можно отнести иллирийцев и пеласгов. Хорошими мореплавателями были финикийцы, служившие Египту, жители Балеарских островов, предки берберов, альмерийцы с юга Пиренеев, лигуры из Северной Италии.

Итак, Гомер воспел самое начало эпохи великих географических открытий античности и в силу особых обстоятельств той поры ему пришлось придать необычайно смелому и важному путешествию красивую, но совершенно сказочную форму.

Рис. А. Болотникова

Листая страницы летописей и хроник, вчитываясь в лаконичные строки, повествующие о днях минувших, не сразу замечаешь любопытные особенности древних текстов. На первый взгляд, беспристрастно, порой монотонно, скупыми фразами сообщает летописец самое важное и существенное из случившегося за год. Перед мысленным взором встает монах-отшельник, склонившийся в тиши кельи за крепкими монастырскими стенами над листами пергамента. Он только сторонний наблюдатель, сухой регистратор фактов, чуждый мирской суете, политической борьбе своего времени. Лишь постепенно, сличая разные списки, обнаруживая многозначительные пропуски, вдумываясь в смысл авторских реплик и характеристик, начинаешь понимать, что рукой летописца водило отнюдь не желание объективно поведать потомкам о событиях своего века. Создатели летописей верой и правдой служили своему классу, своим владетельным князьям, отстаивали их интересы, осуждали их противников, стремились полемически заостренным изложением повлиять на ход последующих событий.

И все же порой не всегда легко разгадать причины пристального внимания древних авторов к событиям, на наш взгляд, малозначительным. Но именно здесь исследователя ждут удивительные находки, проливающие свет на личность автора, на его симпатии и антипатии, помогающие восстановить уже давно похороненные под пылью веков факты.

Кто не восхищался замечательным памятником древнерусской литературы — «Словом о полку Игореве»! Это одно из лучших творений мировой культуры. Написанная живым, выразительным языком, поэма-песнь от первой до последней строки проникнута беспредельным чувством любви к родине. Подробности и последствия трагического похода 1185 г. Игоря Святославича в половецкую степь мастерски вплетены в общерусское историческое полотно, использованы как повод для горячего призыва к единению Руси, к ее защите от внешних врагов.

Нет нужды пространно говорить о художественных достоинствах и научной значимости «Слова». Интерес к нему растет с каждым годом. Но имя гениального поэта нам неизвестно. Его творение — анонимно, как анонимны многие чудесные произведения древнерусских художников, зодчих, мастеров-ювелиров. Поэтому не утихают жаркие споры и о самом авторе бессмертной поэмы, и о времени ее создания. Ученые разных специальностей терпеливо ищут ответа на эти важные вопросы. И каждая новая деталь, каждый дополнительный штрих могут помочь в их решении.

Перед читателем «Слова» разворачиваются эпические картины русской природы, события прошедших времен сравниваются с настоящими. Автор в истории родной земли черпает примеры, подчеркивающие смысл происходящего.

Вот Игорь бежит из плена, прячется в зарослях по берегам Донца и проникновенно благодарит реку, укрывшую его от погони. И сразу, в противовес величавому, полноводному и гостеприимному Донцу, память поэта рисует образ другой реки — коварной Стугны, в которой почти сто лет назад утонул князь Ростислав.