Джон Варли - Титан (другой перевод)

Стены запульсировали и пошли волнами, проталкивая Сирокко вперед — пока голова ее не сунулась во что-то холодное и шершавое. Грудь ей сжимало; жидкость забулькала, вытекая наружу из легких. Сирокко закашлялась. Потом жадно вдохнула, — и набрала полный рот песку. Закашлялась снова — из легких вытекла еще жидкость, — но теперь, высвободив плечи, она нырнула головой во тьму и песку уже не нахватала. Сирокко хрипела и отплевывалась и вскоре начала дышать через нос.

Высвободились руки, потом бедра — и она принялась копаться в пористом веществе, которое ее окружало. Пахло там, как однажды в детстве, в холодном земляном подвале, — в тесном подземелье, куда взрослые спускаются, только когда нужно починить водопровод. Пахло ее девятью годами, детскими тайнами и копанием в грязи.

Высвободилась одна нога, затем другая — и теперь голова Сирокко покоилась как бы в воздушном кармане, образованном руками и грудью. Дышала она влажными спазмами.

Земля крошилась на шею и ссыпалась дальше по спине, пока не заполнила чуть ли не весь ее воздушный мешок. Сирокко была погребена заживо. Пора было откапываться, но она не могла двигать руками.

Тогда, в панике, Сирокко уперлась ногами. Мышцы на бедрах вздулись, суставы затрещали — однако, она почувствовала, что придавившая ее сверху масса подается.

И вот голова вырвалась на свет и на воздух. Задыхаясь и отплевываясь, Сирокко вытянула из-под земли одну руку, затем другую и ухватилась за то, что на ощупь показалось влажной травой. Потом выползла из-под земли на четвереньках, но тут же упала. Наконец, зарывшись пальцами в благословенную землю, криком приказала себе спать.

Просыпаться Сирокко не хотелось. Она упорно притворялась, что спит. Но, когда мрак и впрямь стал возвращаться, а трава начала уходить из-под пальцев, она мигом открыла глаза.

В нескольких сантиметрах от ее носа расстилался бледно-зеленый ковер, выглядевший в точности как трава. Более того — он и пах точно так же. Даже на лучших площадках для гольфа такую траву надо было еще поискать. Но трава была теплее воздуха, и Сирокко не понимала почему. Может, на самом деле никакая это и не трава?

Сирокко снова потерла ковер ладонью и еще раз понюхала. Ладно. Пусть будет трава.

Стоило ей сесть, как ее внимание сразу привлек какой-то стук. На шее у нее висело сияющее металлическое кольцо, а другие кольца, поменьше, болтались на запястьях и лодыжках. С большого кольца, стянутый проволокой, свисал ворох каких-то странных фигулек. Стащив с шеи железяку, Сирокко задумалась, где же она ее раньше видела.

Было на удивление трудно сосредоточиться. Штуковина в руке у Сирокко казалась такой хитрой, такой замысловатой; слишком сложной для ее все еще не очень-то нормального ума.

Ба! Да это же просто-напросто ее скафандр — лишенный всего пластика и всей резины! Пластик составлял его большую часть. А теперь не осталось ничего, кроме металла.

Снимая кольца, Сирокко сваливала их в кучу — и за этим занятием вдруг поняла, что она голая как дождевой червяк. Под слоем грязи тело ее было совершенно безволосым. Даже брови не прощупывались. Это почему-то страшно ее расстроило.

Закрыв лицо ладонями, она зарыдала.

Сирокко редко плакала. Обычно как-то не тянуло. Но тут она зарыдала — просто потому, что долгое время спустя она все-таки опять выяснила, кто она такая.

Теперь предстояло выяснить, где она оказалась.

Прошло, наверное, полчаса, прежде чем Сирокко твердо решила, что готова идти. Решение это, однако, породило массу вопросов. Идти — но куда?

Вообще-то она намеревалась обследовать Фемиду — но то было, когда она еще располагала звездолетом и технологической поддержкой земной базы. Теперь у нее имелась только собственная шкура и несколько железяк.

Сирокко оказалась в лесу, состоявшем из травы и деревьев одного вида. Деревьями она их назвала по той же причине, почему траву назвала травой. Если перед тобой бурая округлая дубина семидесяти метров вышиной, с чем-то вроде листьев на самом верху, то это дерево. Однако это вовсе не значит, что такое дерево при первой же удобной возможности с аппетитом тебя не слопает.

Количество всевозможных беспокойств следовало снизить до разумного минимума. Справляйся с чем сможешь — и не жалей о том, с чем тебе не совладать. А еще помни — если будешь настолько осторожным, насколько диктует благоразумие, то благополучно сдохнешь от голода где-нибудь в пещере.