— Как? — заинтересовался Юрка.
— Простите, и это вы меня спрашиваете — как? Вы, ангел погибели? Да вычеркните всех Гоглидзе и прочих брюнетов из списка живых. Вам с вашим огненным мечом предоставлена уникальная возможность.
Я, старый слуга государственности, вам, как истинно русскому человеку, настойчиво это рекомендую. Избавьте мир от генетического мусора и противоестественных соединений, разъедающих любую государственную структуру, подобно серной кислоте, от азиатов, которые, по сути, — одна мафия. Ну, негры сами вымрут, скорее всего под воздействием СПИДа…
— Ясно, — определил Юрка, — фашизм проповедуешь, немец чертов. Все вы фашисты.
— И правильно, — возликовал Яков Шпренгер, — и немцев давно пора вычеркнуть. Узнаю Русь. Истинно русский размах! Слушайте, вы действительно пришли по адресу, вы тот, кого мы так долго ждали. Нам надо сотрудничать, ведь воистину вы, мой мальчик, — бич божий. У вас просто талант к убийству.
— Тебя я убью! — пообещал Юрка.
— Меня? — рассмеялся доктор. — Но я же скончался давным-давно, задолго до вашего рождения, хотя всегда оставался более живым, чем вы, юноша, потому что продолжали жить мои трактаты, мои идеи. Уничтожить меня можно только вместе с ними. Но для этого пришлось бы сжигать все хранилища книг, чистить библиотеки, подправлять историю. Что, впрочем, тоже не исключено, — глаза доктора богословия вспыхнули звездами, — мне все больше нравится ход ваших мыслей, друг мой. Да, это, пожалуй, поле деятельности не менее просторное, чем сведение корня отдельных наций на нет. Пожалуй, вы правы, национальный признак — не самый надежный. Можно облагодетельствовать человечество иначе, и уцелевшие станут молиться на ваш огненный меч. Вы поглядите повнимательней на этот мир. Он в агонии. Мы присутствуем при акте коллективного самоубийства. Двадцать пять процентов детей — мутанты, сплошные дебилы. Если избавить от них человечество, сколько сиделок я врачей освободится, сколько средств, которых здоровым не хватает. Избавить землю от уродов и сумасшедших, от проституток, гомосеков и наркоманов, от неизлечимых больных и искалеченных в войнах, в гигантских, все перемалывающих машинах индустрии и в автомобильных катастрофах, — значит, дать оставшимся глоток свежего воздуха. Освободившаяся земля сможет прокормить живых безо всяких извращений, вроде пестицидов, рок-н-ролла, гидропоники и дерьмократии. Только очень важно не допустить половинчатости. Рука, держащая меч, должна быть твердой.
Юрке казалось, что мутный поток слов захлестывает его, как волна. Он попытался привстать, но кресло, пока он сидел в нем, словно бы изменилось: чуть сдвинулись подлокотники, в податливости которых руки теряли силу, чуть дальше в глубь кресла отошла мягчайшая подушка. Доктор продолжал свою речь, взмахивая длинными худыми руками, и Юрке представилось вдруг, что эти руки с гибкими пальцами тянутся к его горлу как жилы разлохмаченного кабеля. Он с трудом справился с собой и прервал Шпренгера:
— Хватит, профессор. Меня интересует теперь только одно: где найти твоего хозяина?
— Так ведь нет никакого хозяина, — раскатился дробным смешком доктор богословия, — неужели вы все еще не поняли этого? Нет хозяина, есть только слуги. Слуги идеи, слуги порядка.
— А как же звезда?
— То-то и оно, что — звезда. А у звезды не может быть одного луча, даже с двумя лучами звезды не бывает. Право, ваша заторможенность не может не изумлять, хотя порой ее вежливо именуют загадкой славянской души. Ну, нарисуйте мысленно звездочку. Снежинку. Сколько лучей у нее? Пять? Шесть? Восемь?
Как под гипнозом Юрка увидел, что черные стены посерели, стали прозрачными. Тысячи, миллионы людей предстали Юрки-ному взору как пульсирующий сгусток, складывающийся то в трехконечную мерседесовскую звездочку, то в тридцатидвухгранную звезду, подобную картушке со старых морских карт, то в хрупкую, единой нервной системой пронизанную многолучевую конструкцию.
Порой один из лучей вдруг становился напряженнее и наполненнее, вспухал и лопался кровавый пузырь;
— лавиной выплескивались через границы армии;
— машина, из слипшихся комом чиновников различного цвета кожи, одежд и разреза глаз манипулировала бумагами и печатями;
— после жестокой трепки расползались по своим углам государства;
— правительства, поскуливая, зализывали раны,
— расцветали язвами больные от рождения города,
— бури срывали с мест все легкое и уносили.
Читать дальше