Array Журнал «Искатель» - Искатель. 1991. Выпуск №1

— Он что, поляк? — невольно вступил в разговор Юрка.

— Нимало, — ответствовал старик, — поляков он ненавидит, равно как и москалей. Он истинный заслуженный запорожец. Доводилось слышать?

— В школе учили, — признал Юрка нехотя, — «Тарас Бульба».

— Тарас Бульба — литературный персонаж. Худосочное изделие автора, мечтающего польстить старшему русскому брату. Петруха же — запорожец натуральный. Он в войске Карла, короля шведского, под Полтавой сражался за волю Украины. Мазепинец, — поднял тощий палец старик. — Однако, — добавил он, — что ж я вас на лестнице держу? Пожалуйте в залу, будьте любезны, — и сделал приглашающий жест.

Они прошли еще по бесконечной каменной лестнице, сообразуясь с жестом, куда-то вперед и вверх. Неспешно — как подобает, заботливый провожатый и жданный гость.

— Мы вас давно ждали. Подзадержались вы в своем свободном поиске, — ловко прихрамывая по ступенькам, приговаривал провожатый.

Юрке очень хотелось спросить: «А откуда вы знали, что я должен прийти?» Но не спрашивал, держал характер. Поинтересовался только:

— А куда мы идем?

— Мы уже пришли, — они стояли и впрямь на пороге огромного зала. Лестница с неизбежностью перешла в площадку, площадка — в коридор, а зал вырастал из коридора каменным вестибюлем с факелами рубинового огня по стенам. От красноватого света все виделось несколько мрачным. Но Юрка и помнить забыл, каким бывает дневной свет.

Рубиновые факелы прикреплялись к стенам по два и казались глазами невидимых красноглазых существ, затаившихся в камне этих стен. Возможно, они и были соглядатаями. Во всяком случае, ощущение, что, кроме них двоих, здесь есть кто-то еще, не покидало Юрку.

— Имя мое — Якоб Шпренгер, доктор наук, — представился провожатый. Он скинул уже с головы темный капюшон. Лицо было скорее неприятным, чем страшным. Лицо, привыкшее отдавать приказания, а не приветствовать. Улыбка держалась на нем, как приклеенная, и все время сползала куда-то вбок, к уху.

— Прошу садиться, — пригласил он: посреди огромного, каа футбольное поле, зала стоял каменный неуютный стол, и кресла у стола — мягкие, глубокие, затягивающие. Юрка поневоле повиновался. Здесь, в замке, он чувствовал себя вполне человеком. Вернулась сила тяжести, упругость мышц, противящихся этой силе. Сейчас даже усталость некоторую испытывал он от подъема по длинной и скользкой лестнице. А вот боли от ран, нанесенных Петрухиной сабелюкой, давно не ощущал, и рваные порезы на Юркином защитном комбинезоне затянулись словно бы сами собой, заросли. Как человек, он был, разумеется, сильнее этого старикашки, но сила не есть власть. Власть — это хитрость и владение ситуацией. Власть — умение склонить на свою сторону, подчинить. Власть — это звание, наконец, которым она особенно не любит делиться…

— Меня зовут Якоб Шпренгер, я доктор наук, — опять повторил Юркин собеседник и подчеркнул, знакомым уже жестом воздев желтоватый палец: — Богословских наук. Впрочем, я полагаю, что имя мое вряд ли знакомо вам, поэтому можете обращаться ко мне просто: доктор. Герр доктор. Я из германцев.

На Юрку ожидающе смотрели выпуклые водянистые, когда-то, наверное, голубые глаза. Юрка не знал, что должен говорить в таком случае, и беспокойно ерзал в мягком кресле, оглядываясь вокруг. Непривычно было сидеть в таком — слишком мягком — кресле. Из такого разом не вскочишь.

— Не скрою, — не стал тянуть паузу дальше хитроумный доктор, — мы заинтригованы вашим стремлением войти к нам. Вашей целеустремленностью, которая превыше всяких похвал. Так что вы хотите нам сказать, о чем спросить?

— Кто меня убил? — осторожно начал Юрка с малого.

— Вас конкретный человек интересует или роковая ситуация?

— Убийца, — уточнил Юрка.

— Пожалуйста, — кивнул головой вежливый собеседник — Вашим убийцей следует считать Льва Давидовича Бронштейна.

— Ну, это враки, — возмутился Юрка, — Бронштейн — это Троцкий. Я родился, когда его уже на свете не было, А стрелял в меня вовсе Гоглидзе. Путаница, видать, в вашей канцелярии.

— Да нет, — с удовлетворением возразил доктор, — стрелял в вас действительно Гоглидзе, а убийца — Троцкий, для которого страна была словно огород для сумасшедшего садовника. Он выпалывал самых зрелых, самых плодоносящих, самых перспективных, оставляя мразь, грязь, негодяев, трусов и палачей. Их потомство не могло быть иным, чем толпой полностью лишенных веры и нравственности индивидов. А вы, можно сказать, жертва, принесенная на алтарь беззакония. И приятно видеть, что лично у вас думательные органы от длительного бездействия не полиостью атрофировались. Во всяком случае, вы можете постоять за себя и восстановить справедливость.