Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2

Демон тяжело вздохнул:

— Ты все-таки ничего не понял… Нет. Они просто выдержали экзамен. Они доказали, что достойны, что обладают свободой выбора и могут ею распоряжаться. И за это…

И тут мягкий баритон заполнил Вселенную:

— И за это я подарил им землю.

Раскаленные пески тянулись вдаль завораживающими блеклыми волнами. Легкий ветерок перемещал песчинки, незримо двигая барханы, и их тихий шелест проповедовал тщетность и суетность человеческих метаний перед лицом вечности.

Я привык к этим песням, иногда даже специально спускался сюда, присаживался на вершину понравившейся дюны, устремлял взгляд поверх этого блеклого застывшего моря, в точку на той линии, где оно сходилось с насыщенно-синим небом, и просто слушал, без всяких мыслей, без всякой предвзятости. Иногда сами собой приходили раздумья, чаще пески создавали лишь настроение, и я уходил умиротворенный, но, странно, — не унылый, даже счастливый… и очистившийся. Будто находил в этой песне тысячелетней бесконечности если не прощение за что-то, то, по крайней мере, успокоение насчет незначительности каких-то былых своих поступков.

Хотя почему «каких-то»? За время моих многочисленных путешествий я не раз обагрял свой меч кровью. В основном это была кровь врагов — как благородных противников, так и негодяев, реже — кровь друзей: по ошибке или косвенно. Не за это ли я ждал прощения высших сил?

Странно, но что-то подсказывало, что нет.

И я даже знал — что.

В последнее время со мной происходят странные вещи; возможно, я схожу с ума или просто притащил с собой в Кэта проклятие какого-нибудь жреца, храм которого разрушил. С каждым днем это начинает меня беспокоить все сильнее и сильнее, и вот мои мысли уже постоянно возвращаются к нему — так колесо, двигаясь по окружности, продавливает колею и уже не может из нее выбраться, лишь с каждым оборотом глубже уходит в землю, — и я начинаю чувствовать, что это становится смыслом моей жизни. Вчера наступил момент, когда я больше не мог держать все в себе. И вот сейчас я шел, чтобы поделиться своими проблемами.

Я двигался неторопливо — пустыне претит скорость, и ты волей-неволей поддаешься ее настроениям — по старой, выложенной каменными плитами дороге. Плиты во многих местах потрескались, и в трещины набился песок, он же ручейками змеился по дороге, увлекаемый ветром, набивался через открытые борта моих сандалий, и, будь кожа моих стоп не такой загрубевшей, он вызывал бы неприятные ощущения.

Солнце белой монетой сияло слева, но прохладный северный ветер, веющий мне в спину, смягчал его жар, приятно освежал мое тело. Короткие блеклые шорты, белое полотно на голове, спускающееся до лопаток и перехваченное голубой лентой, черные очки — писк «песчаной моды» в Кэта, а я всегда слыл пижоном.

Перебравшись через бархан, наползший на дорогу, я оказался у спуска в широкую ложбину. Слева, словно кости огромного ящера, выбеленные солнцем, из песков поднималась полуразрушенная колоннада. Чуть далее белел слоновой костью круглый павильон. Дорога проходила в стороне от строений и скрывалась за выходом из ложбины. Там, я знал это, раскинулся невидимый отсюда оазис с виллой Андрахия Кинтариуса.

Последний раз я был у него позавчера; расставаясь, мы договорились о встрече на сегодня. Время конкретно не назначали, просто — после полудня; но он, как всегда, ждал меня — среди колонн я видел его невысокую фигуру в белой римской тоге. Меня всегда поражала эта его особенность — знать, когда придут гости, но, привычно скрыв эмоции под маской невозмутимости, я начал спускаться к древней постройке. Ноги проваливались в песок, окончательно замедляя движение.

Пробравшись мимо пары-тройки полуутонувших в барханах обломков колонн, я ступил на занесенные песком, потрескавшиеся ступени и поднялся на фундамент колоннады. Справа и слева тянулось по двойному ряду старых каменных, мраморных и алебастровых столбов, целых и осколков с неровными краями. Они составляли с пустыней единую композицию, подтверждая ее главный постулат: значение имеют лишь вечность и песок, все остальное исчезает…

Андрахий Кинтариус стоял спиной ко мне и глядел на обломок колонны, лежавший поперек колоннады. Солнечные лучи отражались от его лысины и, будто заблудившись, терялись в складках его тоги.