Александр Студитский - Разум Вселенной

Да, уничтожить всю кроветворную ткань, больную и здоровую. И вызвать кроветворение заново — из здоровых тканей. Как он мог раньше не видеть этого решения, вытекающего из всего, что он знал о лейкозах и нормальном кроветворении?

Такие попытки предпринимались. Тот же профессор Матэ в Париже, лечивший лучевую болезнь введением кроветворной ткани здорового организма, пытался применить этот метод для лечения лейкемии. На лейкемических мышах опыт удался. Матэ убивал всю кроветворную ткань у животных, больную и здоровую, большой дозой рентгеновых лучей. Потом вводил костный мозг, взятый от здоровых мышей. Наступало выздоровление. Но при клиническом испытании метод оказался неприменимым. Пересаженная кроветворная ткань начинала вырабатывать антитела и губила больного. Но почему бы не попытаться стимулировать собственное кроветворение? Восстановилось же оно у Зои после того, как кровь Юрия выполнила свою роль в ее организме. И для поражения больной кроветворной ткани применять не рентген, а какие-нибудь другие средства? Какие же? Да те же антитела, если только можно заставить защитные силы организма действовать против кроветворной ткани.

Кроветворная ткань — это специфическая ткань, в состав которой входят специфические белки, отсутствующие в других тканях. Методика получения сывороток, содержащих антитела против различных тканей организма, хорошо разработана. Их называют цитотоксическими, что значит ядовитыми против определенных видов клеток. Юрий вспомнил, что в сороковых годах большое распространение получила антиретикулярная цитотоксическая сыворотка академика Богомольца, ядовитая по отношению к соединительной ткани. Правда, применялась она не для угнетения, а, наоборот, для стимуляции соединительной ткани, с целью усилить защитные и восстановительные силы организма. Дело в том, что цитотоксические сыворотки в больших дозах подавляют, а в малых усиливают жизнедеятельность соответствующих тканей. Но именно так и следует применять эту сыворотку в лечении лейкозов: подавить большой дозой жизнедеятельность кроветворной ткани, а потом, после полного ее разрушения, малой дозой вызвать кроветворение заново, за счет здоровой соединительной ткани.

Юрий был как в чаду. Голова его горела. Ему казалось, что он уже решил всю проблему лейкозов.

Наконец он пришел в себя. Радоваться еще было рано. Собственно, и плана еще никакого нет. Так, интересная мысль, над которой стоит подумать. Он покосился на Вадима Балясина — тот сидел, уткнувшись в свой спектрофотометр, за очередным определением ДНК. Его худое остроносое лицо покраснело от напряжения. Светлые ресницы часто моргали.

— Все, — сказал он, записывая очередную цифру, и посмотрел на Юрия. — Как дела?

— Все то же, — Юрий нахмурился. — Что нового?

— Вчера приехал Всеволод Александрович. Говорят, сегодня на Комитете по противолучевой защите рассматривают его план.

— Ну и что же? — скучающе спросил Юрий.

— Говорят, он получит институт.

— Разве это что-нибудь изменит? — усмехнулся Юрий.

— Что значит изменит? Конечно, изменит. Была лаборатория. А теперь будет Институт космической биологии. Значит, больше средств, больше возможностей.

Балясин замолчал и снова занялся своим спектрофотометром.

Итак, Всеволод Александрович прибыл и, очевидно, на пути к победе, если уж об организации института говорят как о совершившемся факте. Значит, его план будет принят и, может быть, уже (Юрий посмотрел на часы — двадцать минут пятого) принят. Да, пожалуй, рассказывать ему о неудаче с первой работой по его плану не очень своевременно, но что делать, придется. «Предложенная вами тема выполнена, результат отрицательный. Дальше работать в указанном вами направлении я не буду».

Разговор с Всеволодом Александровичем состоялся только через три дня после его возвращения. В лаборатории царило приподнятое, праздничное настроение. Комитет по противолучевой защите одобрил план, предложенный Брандтом, и направил в правительство представление о преобразовании лаборатории в Институт космической биологии. Предполагалось большое расширение штатов. Говорили даже о строительстве нового здания. Президиум Академии наук отпускал большие средства на оборудование. Всеволод Александрович стал даже словно стройнее и выше ростом. Его загорелое лицо источало благожелательность и расположение.

— Герман Романович сообщил мне, что вы не совсем удовлетворены результатами вашей работы, — сказал он, присаживаясь к столу Юрия на круглый табурет.