Александр Студитский: Разум Вселенной

— Вот это здорово! — Ярослав хлопнул ладонью по развернутой книге.

— Что такое? — машинально спросил Юрий, очнувшись от сладкой дремоты.

Ярослав не ответил и опять уткнулся в книгу. Блаженный покой снова сковал тело Юрия, разогретое горячим черноморским солнцем. Шли последние дни каникул — чудесные, незабываемые дни, до краев полные ощущением молодости и здоровья, словно разлитых в воздухе, сверкающем над раскаленной галькой пляжа. Шестеро друзей лежали на гребне вала из гальки, намытой прибоем у самой кромки моря, подставив плечи и спины сияющему августовскому солнцу. Ярослав, как всегда, располагался с краю — самый подвижной и непоседливый из всей их компании. Справа от Юрия — Андрей. За ним, несколько поодаль, девушки — Майя, Тоня, Виола.

— Да ты только послушай! — снова встрепенулся Ярослав, толкая Юрия и бросая негодующие взгляды на неподвижные тела товарищей. — Будет вам спать, друзья!

— Ну, мы слушаем, — сказала успокоительным тоном Майя, приподнимаясь на локте. — Что случилось?

Ярослав поудобнее сел на теплую гальку, положив книгу на худые загорелые колени. Ему не терпелось поделиться впечатлениями от прочитанного, но в то же время сделать это так, чтобы произвести наибольший эффект.

— Знаете ли вы, мои дорогие друзья... — он выждал многозначительную паузу, — что такое космозоиды?

— Космозоиды? — недоумевающе переспросила Майя, широко открыв светло-голубые глаза. — Ну, по-видимому, обитатели космоса... А какие же в космосе обитатели? Это космонавты, что ли?

— Эх ты, космонавты! — насмешливо передразнил ее Ярослав. — Читать надо, друзья, следить за развитием науки.

Андрей перегнулся через плечо Юрия, приподнял обложку книги, лежащей на коленях Ярослава, прочитал название и снова улегся на свое место.

— Читали, — сказал он равнодушно. — Ну, и что ты всполошился?

— Как что? — возмутился Ярослав. — Неужели на тебя это не произвело никакого впечатления?

— Нет, почему же? Только еще большее впечатление произвела критика на эту книгу.

— Ну ладно, критика, критика, — поморщился Ярослав. — А что такое критика в науке? Чаще всего это вода, с помощью которой старое пытается погасить искру нового.

— Очень образно! — отозвался Андрей. — Скажи лучше — ветер. Слабую искру погасит, а сильную только раздует в пламя.

— Ну, перестаньте, мальчики, — попросила Майя. — Прочти, о чем там, Слава.

Ярослав кашлянул, покосился на лежащего ничком Андрея и прочитал:

— «Пыль жизни — несметные скопления космозоидов, выброшенные великими силами электромагнитных полей с обитаемых планет в мировое пространство, за неисчислимые сроки развития бесконечной вселенной стали неотъемлемым компонентом межзвездной среды, составной частью звездной пыли. И — кто знает? — может быть, это удивительное свойство жизни — существовать в виде комочков витрифицированного белка бесконечно долго в мировом пространстве — является залогом единства жизни во вселенной».

— А дальше? — спросила в недоумении Майя.

— Больше ничего. Так заканчивается книга, — ответил Ярослав, довольный произведенным впечатлением.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказала Майя.

— Постой, постой, — вмешался Юрий, вдруг сообразив, о чем идет речь. — Так это же... Аррениус?

— Да, да, именно Аррениус, — насмешливо подтвердил Ярослав. — Тот самый Аррениус, который умер в 1927 году. А теперь вновь воскрес и издает новую книгу на эту тему... На русском языке...

— Так ведь это же его идея — о переносе жизни в виде спор бактерий с планеты на планету...

— Ну, что значит идея? — с досадой отмахнулся Ярослав. — Одно дело идея, да еще антинаучная, реакционная, отвергающая возможность новообразования жизни, утверждающая вечность жизни. А другое дело — экспериментально обоснованный научный факт.

— Кем же это он экспериментально обоснован? — недоверчиво пожал плечами Юрий.

— Головой, какую дай бог всякому, — с уважением сказал Ярослав. — Нашим профессором Павлом Александровичем Панфиловым.