Павел Амнуэль - Что там, за дверью?

Теперь уж точно им не выйти. Майор может быть спокоен, полиция может не тратиться на наружное наблюдение, журналисты сделают за полицейских агентов всю работу.

Зазвонил телефон. Номер был незнакомым, и Себастьян решил не поднимать трубку: скорее всего, какой-нибудь настырный журналист нашел их фамилию в телефонной книге…

Телефон перестал звонить и через несколько секунд начал заливаться опять, номер на дисплее оставался тем же, это был не местный номер, звонили из Пенсильвании. Что ж, там тоже есть журналисты, не менее настырные, чем здесь.

Когда телефон зазвонил в третий раз, а Памела крикнула из ванной «Басс, ты поднимешь трубку или нет?», он решил все-таки ответить — если журналист, то послать его подальше, вот и все.

— Себастьян? — произнес неуверенный мужской голос.

— Господи, — Себастьян крепко сжал трубку, будто этот жест способен был удержать собеседника, не позволить ему исчезнуть, — Дин! Что с вами случилось? Где вы?

— Надо поговорить, — прервал его Форестер. — Вы не можете уйти из дома? Я все знаю, — добавил он торопливо, — вы под домашним арестом, кто-то вас сейчас заснял в окне, по Эй-би-си показали крупным планом.

— Есть черный ход, — сказал Себастьян, — но там, скорее всего, тоже кто-нибудь дежурит: если не репортеры, то полиция.

— Жаль, — сказал Форестер. — Очень.

— А вы где? Вас не задержали? Не допрашивали?

— Судя по вашему вопросу, нет, не задержали и не допрашивали.

— Что значит — судя по моему вопросу? — не понял Себастьян.

— Надо поговорить, — повторил Форестер. — Послушайте, у нас нет другого способа, кроме… Нет, не получится. Пока я буду вам объяснять…

— Что объяснять?

— Попробую сам, — сказал Форестер. — Боязно, конечно…

— О чем вы?

— О чем ты, Басс? — спросила Памела, выйдя из ванной, обмотанная полотенцем. Мокрые волосы струились по плечам, будто у русалки. — С кем ты разговариваешь?

— Хорошо, попробую, — сказал Форестер, отвечая на просьбу, с которой к нему никто не обращался. — Очень надеюсь, что там такая же планировка улицы, и ваш дом не сдвинулся ни на фут…

— Куда, черт возьми, может сдвинуться дом? — закричал Себастьян, чувствуя, что ахинея, которую неожиданно понес Форестер, сведет его с ума. Может, он говорил для кого-то, кто мог его слышать и кому не следовало понимать суть разговора?

— Договорились, — сказал Форестер, будто действительно успел с кем-то о чем-то договориться, — я скоро. Надеюсь…

То ли он положил трубку, то ли связь прервалась по другим причинам — в трубке послышались короткие гудки.

— Кто это был? — беспокойно спросила Памела. — Смотри, там, за окном, журналисты…

— Форестер, — ответил Себастьян. — Я его не понял. По-моему, он заговаривается. Пожалуйста, Пам, не подходи к окнам, если не хочешь, чтобы тебя показали по всем каналам.

— Басс, — сказала Памела, — как мы теперь жить будем? А этот твой Форестер хорош! Почему он сдал нас полиции? Негодяй!

— Погоди, Пам, — пробормотал Себастьян. — Ты все время думала о том, что Дин… Это чепуха!

— Да? — воскликнула Памела. — Почему он привел нас в ту комнату? Как нас там нашли полицейские?

— Пам! Ты сама веришь в то, что говоришь?

— А во что я должна верить? Что Элен на наших глазах… Что она…

Нервное напряжение достигло наконец критического значения, когда поведение человека становится непредсказуемым: Памела могла впасть в истерику, и Себастьян ее понял бы, она могла кричать, рыдать и бросаться на мужа, Себастьян понял бы ее и в этом случае, она могла, наконец, упасть на кровать, зарыться лицом в подушку и тихо плакать, на это было бы мучительно смотреть и ничего невозможно сделать, но Себастьян и тогда понял бы свою жену и постарался помочь ей прийти в себя.

Памела, однако, поступила иначе, и остановить ее Себастьян даже не попытался — он меньше всего ожидал, что она распахнет окно и закричит журналистам и многочисленным зевакам, собравшимся после работы поглазеть на объявленное телевизионными каналами представление:

— Я убила свою дочь! Ее больше нет! Ее больше нет на свете!

— Уберите ее! — сказал резкий голос. — Скорее!

Себастьян обернулся — в дверях кухни стоял Форестер и рукой указывал на Памелу. Что-то странное почудилось Себастьяну в облике физика, но он не успел понять — что именно, приказ вывел его из ступора, он крепко обхватил жену за плечи и оттащил от окна под беглыми вспышками фотокамер. Памела не сопротивлялась, позволила усадить себя на диван, закутать пледом ноги, взяла принесенный из кухни Форестером стакан кока-колы, выпила большими глотками и, возможно, пришла в себя, а может, припадок ее принял иную форму, когда ничему уже не удивляешься, и даже если явится черт с рожками и кривой рожей, говоришь ему: «Это ты, приятель, садись, расскажи, что у вас в Аду делается!»