Джонатан Летем: Пистолет с музыкой

Я помолчал и дал им время обмозговать это. На лице Кэтрин сменило друг друга несколько разных выражений, по большей части скептических, но в конце концов она была достаточно умна, чтобы притворяться, будто это лишено убедительности. Я видел, что она осознала это, а потом я увидел, как она напоминает себе, что моя карточка лежит у нее в ящике и что за пределы этой комнаты без ее ведома не выйдет никто и ничто. Она быстро пришла в себя - наверное, за эти годы у нее было достаточно возможности попрактиковаться в этом. Да, она изменилась сильнее, чем Барри, или Серфейс, или Тестафер, или кто угодно другой из тех, с кем я имел дело со времени возвращения. Она изменилась так же, как изменились размеры и убранство ее кабинета.

- Интересная история, - произнесла она. - Что вы надеетесь получить?

- Я хочу, чтобы Энгьюина разморозили, - ответил я. - Я устрою вам черт-те что, если вы не сделаете этого.

Она только улыбнулась.

- Это вы меня смешите, Телепромптер, - сказал я. - Позвольте мне считать, что я представляю для вас угрозу. Это ведь не ерунда: парень совершенно безобиден - и невиновен.

Она пощелкала клавишами своего компьютера. Я решил, что она смотрит досье Энгьюина, хотя на деле это могло быть что угодно. Вплоть до часов. Она щурилась, глядя на монитор, и я вспомнил, как при нашей первой встрече она не хотела, чтобы я видел ее в очках.

- Я посмотрю, что можно сделать, - сказала она.

Я обдумал это. Я много чего сделал на четырнадцать тысяч Энгьюина.

- Этого мало, - сказал я.

Она посмотрела мне прямо в глаза. На этот раз это я выдержал ее взгляд, не моргнув.

- Ладно, - сказала она. - Завтра. Даю вам слово.

- Спасибо.

- Не меня благодарите, - отрезала она. - Благодарите свою счастливую звезду. Забирайте свое барахло и убирайтесь.

Она открыла ящик и вернула Серфейсу его карточку и книжку, потом отдала мне карточку, а пистолет положила на стол. Я потянулся за ним, но она не убирала с него руки и смотрела на меня, а я смотрел на нее, и мне показалось, по лицу ее пробежала слабая тень улыбки. Секунда прошла, и она позволила мне взять пистолет и убрать его в карман пиджака.

Она нажала на кнопку интеркома и вызвала громил, ожидавших за дверью.

- Уведите их отсюда, - приказала она. - Вышвырните их на улицу.

Храни Господь их добрые сердца, они выполнили приказ в точности.

7

Счетчик на стоянке перед пансионатом "Уайт Уолнут Рест Хоум" исполнил для меня пару тактов на гавайской гитаре, когда я опустил в прорезь двадцать пять центов, но я не стал задерживаться, чтобы дослушать. Я одолел долгий путь, и у меня трещала голова. Моя кровеносная система не отказалась от попыток требовать зелья, и я устал искать различные поводы для отказа. Все это называлось одним словом: ломка, и в отличие от индусов, сажавших исцеляемых от дурной привычки на деревянную лошадку, меня, казалось, посадили на дикобраза.

Я вошел внутрь. Здесь было тихо и славно, с цветами и антикварной мебелью на каждом шагу. Я нашел администратора. Даму за столом мое появление, казалось, напугало, но я не знал, что было тому виной: мои ли покрасневшие глаза вкупе с помятой одеждой или то, кого я хотел видеть. Возможно, и то, и другое.

Они держали его в уютной палате, с окнами на три стороны и коллекцией плетеной мебели, чтобы ставить на нее стаканы с лимонадом и прочие нужные вещи. Он смотрел телевизор, вернее, они усадили его лицом к телевизору, поскольку, когда я обошел его кресло-каталку и стал перед глазами, он не обратил на это внимания, хотя сидел с открытыми глазами. Если не считать застывшего взгляда его когда-то полных жизни глаз, он почти не изменился. Его борода была запущена, но голова почти не начала лысеть. Я отпустил сиделку и уселся в одно из кресел.

Так мы сидели несколько минут: я смотрел за танцем пылинок в солнечном луче, он якобы смотрел телевизор. Единственным слышным звуком было его дыхание. Потом я протянул руку и выключил изображение.

- Фонеблюм, - позвал я.

Он сонно пробормотал что-то.

Я выбрался из кресла, подошел и взял его за воротник Его глаза прояснились.

- Проснитесь, - сказал я.

Он поднял свои пухлые руки, отнял мои от воротника и оттолкнул меня.

Я подождал, пока он моргает, выходя из забытья. Он осмотрел меня; его лоб вопросительно покрылся сетью морщин.

- Вы инквизитор? - припомнил он. Голос доносился из недр его туши, словно купленный по дешевке гром "секонд хэнд". Это был голос из прошлого.

- Вы правы, - ответил я.

- Очень хорошо. - Он потер нос согнутым пальцем. - Вас не раздражают вопросы? Я с пониманием отношусь к тем, кто их не любит.