Журнал «Если» - «Если», 2009 № 07

«Там я сама огненная».

«А это?» — указал он на след ожога.

«А это я испугалась. В самый первый раз».

«Но ты не сгорела, — засмеялся он. — Почему?»

«Потому что не стала бояться».

«Обратилась к Сеятелю?»

Лиценциатка засмеялась: «Вы сами учите нас не персонифицировать явления природы. — Смоллета в ухе Иры Летчик испустила снопик алых лучей. — Вы сами учите нас терпеливости, а мы терпеливо ждем. Да знаю я, знаю, что нельзя так говорить о Сеятеле, — заторопилась она. — Но вы сами хотели его услышать! Вы сами мечтаете обратить на себя его внимание! Почему он не слышит наших голосов, если мы — его сущность? Там в первый момент я испугалась. Но только на мгновение. На ничтожное мгновение. Огонь меня лизнул длинным языком, как собака. Он не угрожал, понимаете? Он лизнул. Он почувствовал: я не такая ! Знаю, знаю, что нельзя так думать, но мне показалось…»

«Что тебе показалось?»

«Ну, понимаете… Я будто попала в огненный сад…»

«В сад? Как это понимать? Ты везде была окружена пламенем?»

«Ну да… Как в саду… Есть сад камней, почему бы не быть саду огня, правда?»

«Это походило на цветы? Ты будто бродила среди алых цветов?»

«Ну, если упасть лицом в охапку роз…»

Доктор Макробер чувствовал, как девочку опаляет внутренним огнем. Люблю… Так она думала. Люблю… Смоллета в мочке розового маленького уха испускала пронзительные голубые лучики…

«Где же ты была?»

«Во сне», — важно подсказал робот.

А девочка добавила: «А вот Котопаха — там. Котопаху я вижу».

«И общаешься с ним?»

Девочка обрадовалась: «Спросите его сами».

«Разве он здесь?»

«Вы сами учили, что историй много , а Вселенная одна ».

«Неужели Котопаха в корзине?»

Он спросил грозно: «Котопаха, ты здесь?»

Ему не ответили. Доктор Макробер встал. Он подошел к корзине, отмеченной алыми иероглифами, и откинул плетеную крышку. Он боялся, что дурная бесконечность восторжествует, как в прошлый раз, и в чудовищной глубине, как в «кротовой норе», опять мелькнет тот же клоун в рубашке спектральных цветов. Но из непередаваемого далёка смотрели на него знакомые смеющиеся глаза.

«Как это у всех вас получается?»

«Кто бы понимал, доктор Мик…»

«…робус», — закончил он за лиценциата.

«Зато у меня есть девушка».

«Огненная?»

«Очень».

«Опять не повезло?»

«Почему?» — удивился лиценциат.

«Ты не сможешь повести ее на Костин концерт».

«Я как раз собираюсь это сделать», — Котопаха засмеялся. Его, как облачко, разворачивало в неведомой голубоватой глубине. Он находился за много световых лет от орбитальной станции Хубу, но доктора Макробера и его ничто уже не разъединяло. «Вы спрашиваете, что происходит с мировыми струнами?» Доктор Макробер оторопел, поняв, что на этот раз слышит не Котопаху, а наведенного вомбату, и даже понимает его. «Когда две мировые струны вступают во взаимодействие, — сладостно стонал вомбату, — возникает вероятность их превращения в третью струну. — Вомбату даже закашлялся от восторга. — Потребовалось бы пронумеровать все возможные кривые, чтобы определить реальную вероятность вступления этих струн во взаимодействие. Вместо одного параметра — заряда — нам пришлось бы вводить бесконечное множество неопределенных констант. Так что истинное взаимодействие мировых струн удобнее всего представлять в виде «брючных диаграмм», а именно: две штанины в горизонтальном срезе, перемещающемся по течению времени. Внизу срез описывает замкнутые струны, а ближе к поясу они сливаются…»

Голова закружилась, но доктор Макробер справился.

«Знаете, — сказала Ира Летчик весело и безжалостно, — вы многого не сможете понять, потому что мы сами чего-то не понимаем».

Доктор Макробер осторожно повел рукой.

Странно вытягиваясь, она ушла в бездонную глубину корзины. «Кротовая нора». В сотне световых лет от станции Хубу рука доктора Макробера прошла сквозь туманное плечо Котопахи. «У Сеятеля есть все, что есть в мире, и у него есть все, чего еще нет в мире».

На большой развертке возникла панорама горного склона.

Осыпи и обрывы падали вниз, тонули в зеленоватом разливе метановых облаков, в мутных разрывах проглядывали прихотливые извивы каньонов, круглился край планеты, взрезанный горными пиками. Среди звезд пылало маленькое злобное солнце, слегка размытое по краям, — намек на корону, а с запада обрывались в неизвестность тьмы стены исполинского кратера.