Владимир Савченко: Встречники. Повесть

- Уже сообщено. Будут через полтора часа. Бекасов, может быть, через два, он в Крыму. Но… для такого случая полагается еще санитарная команда: вытаскивать и опознавать трупы, все такое…

- Нет! Никаких таких команд, пока мы там. Предупреди всех о безоговорочном подчинении мне.

- Конечно. Теперь слушай: один представитель Бекасовского КБ, хоть и неофициальный, прибудет к тебе сейчас на вертолете. Это Петр Денисович Лемех, бывший летчик-испытатель, ныне списанный на землю. Облетывал «БК двадцать вторые», летал и на серийных.

- Отлично, спасибо.

- И еще. Поступила первая информация о БК-22. Была аналогичная катастрофа с его грузовым вариантом - год с месяцами назад, на юге Сибири. Тоже при наборе высоты сорвался, нагруженный. Там причину не узнали - но это уже намек, что она одна и может быть найдена. Так что настраивайтесь на это.

- А на что же еще нам настраиваться? - усмехнулся Багрий. - На реквием? Это успеется.

- Кто летит?

- Я и Возницын. Рындичевич займется Институтом нейрологии.

На том конце провода помолчали. Я ждал с замиранием сердца, что ответит Глеб А.; в Славика он верит, конечно, больше, чем в меня.

- Смотри, тебе видней. («Уфф!…») Ну, все? Напутственных слов говорить не надо? Я все время здесь.

- Не надо. Дальнейшая связь - по рации.

Багрий-Багреев кладет трубку, поворачивается к нам:

- Все слышали? Вот так, не было ни гроша, да вдруг алтын. Святослав Иванович, ваш план принимаю, хоть и не в восторге от него. Но - время не терпит. Заброс короткий, справитесь сами. Постарайтесь там… - он движением пальцев выразил то, в чем Рындя должен расстараться, - быть тоньше, осмотрительней. Зацепку на минувший день имеете?

(«Зацепка» - это точка финиша в забросе: запомнившееся приятное событие, к которому тянет вернуться, пережать его еще раз.)

- Имею.

- Какую, если не секрет?

- А пиво вчера в забегаловке возле дома пил - свежее, прохладное. И мужик один тараней поделился, пол-леща отломил, представляете?

Артура Викторовича даже передергивает. Рындичевич смотрит на него в упор и с затаенной усмешкой: вот, мол, такой я есть - с тем и возьмите.

- Эхе-хе!… - вздыхает, поднимаясь из-за стола, шеф. - Поперечный мы, встречники, народ. Что ж, наши недостатки - продолжения наших достоинств. Ладно, с вами все. А ты, друг мой Александр Романович (это я - и друг, и Романович), настраивай себя на далекий заброс. Может, на год, а то и дальше.

И он убегает командовать техникам общий сбор, следить за погрузкой. Мы с Рындей остаемся одни. Мне немного неловко перед ним.

- Аджедан и анемс, - говорит он обратной речью, - тсодрог и асарк. («Смена и надежда, гордость и краса…»).

- Слушай, не я же решал!

- Еонишутеп олед ешан, - продолжает он перевертышами, - онченок. («Наше дело петушиное, конечно.») Ичаду. («Удачи!»)

- Онмиазв. («Взаимно».) - Я тоже перехожу на обратную речь.

- Ондиваз ежад, йе-йе. («Ей-ей, даже завидно».)

- Онтсеч? Нечо ен ебес кат я. («Честно? Я так себе не очень».)

- Ясьшиварпс. Модаз мылог с еньязебо бо йамуд ен, еонвалг.

Мы говорим перевертышами - и говорим чисто. Ничего, впрочем, особенного в обратной речи нет: по звучанию похожа на тюркскую, прилагательные оказываются за существительными, как во французском языке, а произношение не страшнее, чем в английском.

Кроме того, мы умеем отлично ходить вперед спиной, совершать в обратном порядке сложные, несимметричные во времени действия - так, что при обратном прокручивании пленки видеомагнитофона, на которую это снято, ничего не заподозришь. В тренинг-камере, на стенах и потолке которой развиваются в обратном течении реальные или выдуманные Багрий-Багреевым события и сцены (и часто в ускоренном против обычного темпе!), мы учились ориентироваться в них, понимать, предвидеть дальнейшее прошлое, даже вмешиваться репликами или нажатием тестовых кнопок.

Все это нужно нам для правильного старта и финиша при забросах, а еще больше - для углубленного восприятия мира, для отрешения от качеств. Обнажается то, что смысл многих, очень многих сообщений и действий симметричен - что от начала к концу, что от конца к началу. А у событий, где это не так, остается только самый общий, внекачественный их смысл - образ гонимых ветром-временем волн материи: передний фронт крутой, задний пологий.

В том и дело, потому я и подозреваю в Артурыче человека не от мира сегодняшнего, что его внеэнергетический метод есть прикладная философия, идея-действие…

Мы с Рындичевичем говорим обратной речью - и мы знаем, что говорим. «Главное, не думай об обезьяне с голым задом», посоветовал он. Верно, главное не думать о ней и о белом медведе: о том, что сейчас лежит в пойме Оскола за Гавронцами, что осталось от 140-местного турбовинтового шедевра. И прочь этот холодок под сердцем. Ничего еще не осталось. Правильно хлопочет Багрий об охранении и блокировке: нельзя дать распространиться психическому пожару. Пока случившееся - только возможность; укрепившись в умах, она сделается необратимой реальностью.