Евгений Акуленко: Поводырь

Пискнул прибор, уверенно показывая впереди людей, кров и еду.

— Да что ты! — изумился Праник.

И двинулся к поселку, стараясь держать руки на виду и не делать резких движений.

Встретили его довольно дружелюбно. Трое дюжих хлопцев в телогрейках и с автоматами наперевес попросили «дать подержать» оружие. Уверенно, но вежливо.

— Проходом или дело какое будет? — поинтересовался один, видимо старший.

Праник нерешительно развел руками:

— Еды бы сменял…

— То можно, — охранник кивнул. — Пошли до бригадира! — и по-свойски хлопнул Праника по плечу.

Бригадир, как и положено, отыскался в старой колхозной конторе, на втором этаже, в кабинете за соответствующей табличкой: «БРИГАДИР УЧАСТКА». Все здесь осталось нетронутым, казалось, еще с советских времен: оранжевые шторы, неровный паркет, сейф, выкрашенный масляной краской, длинный лакированный стол с темными пятнами неаккуратно припаркованных сигарет, бюст Ленина, графин с водой. В обстановку органично вписывался стойкий запах перегара. Если бы не короткий, десантного исполнения «калашников», перекинутый через спинку стула, и не кожаная кепка, водруженная на Ильича, ни дать ни взять, поселковая контора эпохи застоя.

Во главе стола восседал дородный лысый дядька. Сопя и отдуваясь, безуспешно гонял по трехлитровой банке одинокий огурец застрявшей в горлышке пухлой пятерней. Отчаявшись, нацедил в граненый стакан мутного рассола, мерно принял. Утер губы рукавом и пояснил простодушно:

— Праздник урожая отмечали вчера.

Звали бригадира Салоп. Имя ли это, фамилия или прозвище Праник переспрашивать не стал. Заметно было невооруженным глазом, что держал здесь всех этот дядька своей пухлой пятерней железно, по манерам, по речевым интонациям и пристальному тяжелому прищуру.

Материальные ценности, предложенные Праником к обмену, осмотрел он без энтузиазма. Покрутил пару осколочных гранат, несколько золотых цепочек, попробовал протолкнуть толстый палец в колечко с камнем, для порядка скорее, уж слишком бросалось несовпадение диаметров. Пачку российских рублей вперемешку с долларами сразу отодвинул брезгливо — бумага. Цикнул зубом, так себе, мол, ценовое предложение.

— Ты пойми правильно, мил человек, на что мне эти цацки?

Праник пожал плечами и сгреб имущество обратно в рюкзак. Чем богаты.

— Инструмент возьму, оружие, патроны, — Салоп повозил ногтем по полировке, — топливо, лекарства, там… Порнуху…

Праник усмехнулся.

— Разве что сам снимусь…

Бригадир поскреб небритый подбородок, о чем-то раздумывая.

— Может, останешься? Сезон сейчас, люди нужны. Оплата харчами. Не боишься работы?

— Не боюсь, — Праник помотал головой.

Что-то подкупило его в этих мужиках. Может открытость и простота, а может просто соскучился по человеческому общению.

— Так что, по рукам? — Салоп подмигнул.

— По рукам.

— А имущество свое здесь можешь оставить. Потом заберешь в целости.

Пахло в бараках плохо. Испарения животных, ароматы пота и давно не мытых тел, ворохи грязного тряпья по углам образовывали неповторимый устойчивый и отнюдь не кислородный коктейль. Вдобавок, было очень душно: берегли тепло. Каждая щелочка забита паклей, двери до пола забраны плотной мешковиной, маленькие мутные оконца обтянуты целлофановой пленкой. Ветерок создавали только изредка пробегающие в полумраке работники. Праник себя к слабакам не относил, но побился бы об заклад, что царившая атмосфера по своей свежести и насыщенности нежными нотками дала бы порядочную фору солдатской казарме после трехдневного марша.

Однако все это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось внутри теплиц. Едва Праник переступил высокий неудобный порог, от едкой нестерпимой вони резануло глаза так, что вокруг поплыли оранжевые круги, а желудок пообещал вернуть весь объем принятого за последние сорок восемь часов. И еще добавить от себя. Покачнувшись, Праник уперся лопатками в дверной косяк, с трудом перевел дух, и усилием воли удержал желудок на месте: он сюда явился восполнить калорийные запасы, а не растратить последние.

— Плохо пахнет — холошо расцет! — сообщил назначенный в гиды местный труженик, по акценту и экстерьеру выдавая в себе уроженца Китайской народно-демократической республики.

Представился он, как Цин. Не «Петя», не «Вова», не «помогайка», как обычно любят ассимилироваться в русскоязычной среде уроженцы поднебесной. Нет, по имени, кратко, но уточнив пару раз, как правильно. Был он невысок, худ, голову имел большую круглую, как шар, с изрядной проплешиной и жидкий хвостик волос, цепляющихся еще за жизнь. Цин так Цин, Праник пожал плечами, запомнить легко, была, помнится, в Китае такая династия. Или эпоха… Или и то, и другое сразу.