Н Ляшко: Нарная чертовщина

- Гозог!

Заковали леших и повели на двор. Алешку, как самого зубастого, разложили на переднем дворе, Мишку - на левом, Ваську - на правом. Приволокли прутьев метел на десять. Охотники - из надзирателей - засучили рукава и выбрали по пруту.

- Тюрьма-а! На ок-на! - скомандовал старший.

Начальство все обмозговало: троих, мол, будем пороть, а прочие будут глядеть и вразумляться, - всем занятие.

Только ничего из этого не вышло. Легли лешие, и хоть бы один взвизгнул. Розги свистят, а они лежат, как чурки, вроде не им, а двору березовой каши всыпают.

Алешке отсчитали сто ударов с хвостиком. Встал он, а генерал к нему:

- Хогошо?

- Дюже хорошо. Ложись, оближешься...

На окнах:

- Хо-хо-хо, ха-ха-ха!..

Генерал кричит:

- Еще!

Получил Алешка привесок в полсотни розог, встал и кажет генералу язык;

- Видал?

- Убью! - кричит тот. - Гастгеляю!

А из окон смех да приговорки, словечки всякие.

Генерал напустился на начальника:

- Гаспустили тюгму! Под суд отдам!

Начальник на старшего накинулся, тот на своих подначальных, и пошло, поехало, будто с привязи сорвались все. Весь день порядок наводили, кричали, наказывали арестантов.

IV

Ночью лешие тараканами пробрались к начальнику на казенную квартиру, стали у двери и захихикали:

- Ну, что, выслужился?

Закружились, в ладоши захлопали, на кандалах плясовую заиграли:

Три копейки по копейке,

Вец, вец, вец...

Начальник поглядел на них и давай щипать себя, за усы дергать. Они обступили его, в глаза ему уставились и ну морочить голову:

- Кланяется, - говорят, - тебе тот, что в карцере помер. Помнишь? И тот, которого ты приказал скрутить рубахой. Помнишь? У него тогда ребра хрустели. Не забыл?

И чахоточный кланяется. И мужик, что удавился в камере.

Встал начальник и задом, задом от них. Уперся в стену и обалдел. Пощекотали его лешие, похихикали и пошли по тюрьме куралесить. На чердак забрались и ну в крышу барабанить да мяукать. Надзиратели звонок к начальнику дали. Выскочил тот, обалделый, видит-дежурный по двору к конторе прижался и трясется.

- Что такое?..

- Шалят.

- Кто?..

- Шут его знает. Вот слушайте!

Послушал начальник и забегал по тюрьме. Все на месте, а камера леших пуста. "Уйдут", - думает он, и приказал стрелять на чердак. Выстрелы всполошили тюрьму, надзиратели всей оравой на коридорах и во дворе дежурили, а того, как лешие перемахнули с чердака в камеру, не приметили. Заглянули к, ним, а они разметались, спят...

С утра опять приехало из города начальство, судило, рядило, еще раз выпороло леших, и те решили притихнуть: "Помолчим, говорят, поглядим, что выйдет". Только к начальнику на квартиру раз за разом являлись. Тот по четвертке в сутки выдымливал табаку, с женой ругался, водку глушил, отощал от тоски, будто с колокольни крикнул:

- Не желаю больше! - и скрылся.

Начальство обернуло всамделешних Алешку, Мишку и Ваську в бродяг, а леших убийцами объявило и к родным всамделешних на свиданья выпускало их. Родные ревут, а лешие ухмыляются и чешут о зубы языки: ничего, мол, с нами худого не будет.

Обвинительный акт пришел из города скоро - по указу да по приказу и все такое. На суд лешие пошли с форсом и в дороге песни пели. Конвойные об их бока на кулаках мозоли набили. Обвинитель называл их душегубами, отрепьем, зверьем, - всяко и горой ратовал за виселицу им. Уж он честил, честил их, а они все хи-хи да ха-ха.

Председатель зыкнул, было, на них, но Алешка такую рожу скорчил, что даже солдаты полны рукава насмеяли.

Судьи сгорбились, и из приговора вышло только бу-бу-бу да конец: всех повесить.

Алешка выпрямился и начал языком всякие штучки загибать, но судьи и слушать не стали его: закон в руки, пот в платки - и в заднюю комнату. Конвойные Алешку за руку - молчи, дескать, а он все орет, Мишка и Васька подкрикивают. Солдаты разъярились и давай усмирять их.

Били так, били атак и руками развели: чем больше бей их, тем дальше они от смерти, - только смеются.

- Тьфу, дьяволы, и не убьешь! Аида!..

V

По тюрьме пошел шопоток: кто повесит леших, тому чуть ли не воля будет и по пятерке за каждого, - пятнадцать, значит, рублей. В контору старший осужденных на каторгу вызывал, уговаривал, грозил, - никто не брался вешать. "Дешево", - подумал старший и набавил за голову по рублю, по два, по три, - до десяти рублей догнал, - нету охотников.

Тут новый начальник приехал. Высокий, лысый, нос картошкой, на лбу будто плугом исковыряно. Всем вышел, только глаза вроде червей: высунули головки из глазниц и шарят, шарят кругом.