Александр Чуманов - Ничто не ново - только мы.

И Палестинка моя умерла, и даже детки, Машутка да Юдифь! И-э-эх!.. Вернусь, а там меня встретят какие-нибудь пра-пра… И-э-эх!..

Нет, надо успокоиться. Так никуда не годится. Надо выполнять программу, время незаметно пролетит, если работать день и ночь, и назад.

Вот так провел Одиссей этот аутотренинг, высморкался, умылся холодной водой, наплескав в скафандр. Пришлось раздеваться, и скафандр сушить. Тогда Одиссей взял да и принял душ, гулять, так гулять. Покушал плотно, И стал совсем бодрым. Только икал еще некоторое время. В общем, пришел в форму. Все-таки не зря возились с ним на Земле специалисты, в том числе и психологи. Не зря, хотя и недостаточно.

А телескоп уже был направлен в сторону висящего совсем рядом Понтея, на котором даже невооруженным глазом различались некоторые детали. Различались облака, за ними — моря, материки. Такая картина очень обнадеживала, но она же и пугала, было боязно заглянуть в окуляр, который мог разочаровать новоявленного Робинзона отрезвляющими подробностями.

Поэтому исследователь не стал торопиться с телескопом. Он решил начать изучение планеты с помощью комплекта космических зондов.

Не сказать, чтоб на пилотском пульте было много кнопок и рычагов. Скорее, наоборот, кнопок на пульте имелось всего несколько, а рычагов совсем ни одного не наблюдалось. Это понятно, управлял звездолетом компьютер, и вмешательства человека не требовалось. Но вместе с тем, должен же был находящийся в одиночестве человек хоть чуть-чуть ощущать себя командиром своего положения! В этом-то, в основном, и заключалось назначение кнопок.

Итак, Одиссей приблизился к пилотскому пульту и нажал три кнопки. В компьютере что-то зашелестело, зажурчало, и с интервалом в несколько секунд в сторону Понтея ушли три маленькие ракетки. Отход каждой из них сопровождался ощутимым толчком.

И сразу стали поступать на борт данные телеметрии. Одиссей глядел на экраны дисплеев и не верил своим глазам; озоновый слой, стратосфера, тропосфера, содержание кислорода, азота, углекислоты, водяных паров… Ну, чуть больше гелия, чуть меньше аргона, а в остальном… Нет, этого не могло быть! Но это было. И уже мысль о том, что на планете может оказаться не просто жизнь, а жизнь разумная, не казалась дикой, а скорей даже наоборот.

А циферки и буковки на экране продолжали выскакивать, уже не удивляя, поскольку остальное удивительное прямо вытекало из предыдущего: бактерии в воздухе, в воде, состав почвы, еще один состав почвы… Потом пошли снимки поверхности планеты с высоты двадцати километров, десяти, одного, с двух метров… Вот это да — буйные леса, альпийские луга, степи, теплый океан или несколько океанов! Ой, что это, неужели хижина, а почему бы, собственно, и не хижина, во всяком случае весьма похоже!

И Одиссею вдруг так нестерпимо захотелось опуститься на прекрасный Понтей, так ему захотелось скинуть ненавистный скафандр, разуться и побегать босиком по дикому понтейскому лесу, по лугу, на который еще не ступала человеческая нога! А если какая-нибудь нога и ступала, то не человеческая, а чья угодно!

С трудом подавил Одиссей это желание, с большим трудом, да и то потому, что за его поведением строго следил бортовой компьютер, который все равно нипочем бы не допустил каких-либо нарушений инструкций и правил поведения на чужих планетах, придуманных в изобилии земными чиновниками.

Пришлось Одиссею еще несколько суток болтаться на орбите, париться в проклятом скафандре, мучиться ночами от бессонницы. Впрочем, эмоции приходилось сдерживать изо всех сил, чтобы его состояние не показалось компьютеру болезненным, чтобы он, бесчувственный, не начал своего командира лечить, отложив, таким образом, посадку на Понтей еще на неопределенное время. А с ним такое запросто могло статься.

В общем, за несколько дней, пока продолжалось исследование чужой планеты автоматами, Одиссей извелся весь, несмотря на героическое сосредоточение воли. И спасли его от компьютерных забот записи, которыми он занялся с первого дня, чтобы, во-первых, ничего не упустить, во-вторых, скоротать время.

Наконец, компьютер набил свою память таким количеством разнообразных данных о Понтее, какое ему требовалось, зонды, ушедшие на планету, по всей видимости, самоликвидировались, выполнив программу полностью, и цифирь на экране дисплея перестала мельтешить. Изрядно надоевший экран, наконец, погас, хотя давно мог бы это сделать, поскольку Одиссей перестал им интересоваться, а самому компьютеру наглядная агитация и вовсе не требовалась,