Кристофер Прист: «Если», 1998 № 02

Август 1940 года

Шла война, однако для Томаса Джеймса Ллойда это ничего не меняло. Война была неудобством, стеснявшим его свободу, но сама по себе она его почти не заботила. В этот век насилия он попал по несчастью, и возникающие тут кризисы его просто не касались. Он отстранялся от них, прятался в их тени.

Сейчас он стоял на мосту через Темзу в Ричмонде, положив руки на парапет, и смотрел вдоль реки на юг. Солнце слепило, отражаясь от воды; он полез в карман, достал из металлического футляра темные очки и надел их.

От живых картин — фрагментов застывшего времени — могла избавить только ночь, а в дневное время единственной защитой, пусть не идеальной, служили темные очки.

Томасу Ллойду помнилось, как он стоял на том же мосту, не ведая никаких забот, и казалось, что это было совсем недавно. Воспоминание было четким, не потускнело — словно само оказалось фрагментом замороженного времени. Он стоял тогда здесь вместе с кузеном, наблюдая за четверкой молодых горожан, кое-как тянувших свой ялик против течения.

Конечно же, в Ричмонде с той поры, со времен его юности, произошли перемены, но здесь, на реке, вид почти не изменился. По берегам появилось больше зданий, но луга под Ричмондским холмом сохранились в неприкосновенности, и прибрежная тропа по-прежнему таяла за поворотом в сторону Твикенхема.

В данный момент в городе было спокойно. Сигнал воздушной тревоги отзвучал несколько минут назад, и хотя на улицах еще попадались отдельные машины, большинство пешеходов предпочли на всякий случай укрыться в магазинах и конторах.

Ллойд вновь погрузился в прошлое.

Он был высок, хорошо сложен и по виду довольно молод. Не раз случалось, что незнакомцы давали ему примерно двадцать пять, и Ллойд, человек замкнутый и необщительный, не считал необходимым вносить поправку. Глаза за темными очками все еще светились надеждами юности, но от глаз к вискам уже пошли тонкие морщинки, свидетельствующие, как и землистый оттенок кожи, что этот человек старше, чем выглядит. Однако даже такие улики не раскрывали полной правды. Ллойд родился в 1881 году и формально вплотную подошел к шестидесятилетию.

Достав из жилетного кармашка часы, он убедился, что уже начало первого, повернулся и направился к пивной на Айлуорт-роуд. Но тут его внимание привлек мужчина на прибрежной тропе. Даже в темных очках, гасивших самые назойливые напоминания о прошлом и будущем, Ллойд сразу распознал в незнакомце одного из тех, кого он прозвал замораживателями. Мужчина несомненно заметил Ллойда, поскольку нарочито отвернулся и уставился в другую сторону. Ллойд давно уже перестал бояться замораживателей, однако они вечно шлялись поблизости и самим своим присутствием внушали тревогу.

Издалека, откуда-то из-под Барнса, опять донеслась сирена воздушной тревоги, знай себе бубнившей пустые предупреждения.

Июнь 1903 года

В мире царил мир, да и погода была превосходная, теплая. Томас Джеймс Ллойд, двадцати одного года от роду, только что закончивший курс в Кембридже и отрастивший усики, весело, легкой походкой шагал по тропинке, осененной деревьями, бегущей по склону Ричмондского холма.

Было воскресенье, и гуляющего люда попадалось без счета. С утра он вместе с отцом, матерью и сестрой побывал в церкви, отсидел службу на отгороженной скамье, которую по традиции не занимал никто, кроме Ллойдов из Ричмонда. На холме стоял дом, которым семья владела уже более двухсот лет; Уильяму Ллойду, нынешнему главе семейства, принадлежала большая часть домов на востоке города и торговая сеть, одна из самых крупных во всем графстве Суррей. Воистину состоятельная семья, и Томас Джеймс Ллойд жил в полной уверенности, что когда-нибудь это состояние перейдет к нему по наследству.

Таким образом житейские дела его нисколько не беспокоила, и он чувствовал себя вправе полностью переключиться на более существенные занятия, а именно на Шарлотту Каррингтон и ее сестру Сару.

То, что в один прекрасный день он женится на одной из сестер, обе семьи давно принимали как непреложный факт, однако сам он вот уже не первую неделю ломал голову: на которой из двух?