Олег Лукьянов: Человек из пробирки

- Идите, идите, - говорил Соселия.

Он закрыл дверь и встал к ней спиной, положив на пояс руки.

- Безобразие! Я буду жаловаться!

- Жалуйтесь! - отрезал Соселия.

Его решительный вид подействовал на беглецов. Стулов, недовольно буркнув, сел на край кресла, не раздеваясь и даже не сняв шапки. Его примеру последовал и Владимир Сергеевич. Странное дело, он почему-то предпочитал молчать, а не возмущался вместе со Стуловым.

Наступила долгая, томительная пауза. Взоры сидящих были устремлены на двух людей - Иконникова и Гончарова. Лидочка почувствовала, чтo сейчас произойдет что-то очень важное, может быть, самое важное, что решит судьбу Володи.

- Роман Николаевич, - негромко сказал Гончаров. - Вы в самом деле не обнаружили разницы между двойниками?

- Принципиальной - нет.

- Ни живость воображения моего друга, ни его острый ум, ни искренность ни в чем вас не убедили?

Профессор молча пожал плечами.

- И свидетельство этой очаровательной женщины тоже не поколебало вас?

Иконников усмехнулся.

- Не скрою, ваш друг и его возлюбленная мне симпатичны, но мои личные симпатии не могут быть аргументом в столь принципиальном споре. Истину ищут холодным умом, освобожденным от эмоций.

-Вы в этом убеждены? А как же знаменитее: "Бойся думать без участия сердца"?

- Не понимаю, чего вы от меня добиваетесь? - сдержанно сказал Иконников. - Чтобы я произвольно, на основании смутных чувств высказался в пользу вашего друга? Но товарищи из милиции все равно не примут такого свидетельства, да и претендент будет возражать.

- Ведь будете? - обратился он к Владимиру Сергеевичу, каторый сидел рядом со Стуловым, положив на колени шапку.

- Буду, - сказал тот, кивая.

- Вот видите. Нужны точные, аргументированные доказательства, а у нас их нет, да и быть не может. Если один из двойников действительно гомункулус, то при таком подробном моделировании, как мы уже выяснили, разница между искусственным и естественным практически исчезает.

- Если не считать такого пустяка, как способность чувствовать. заметил Гончаров.

- Но это пока лишь гипотеза, которую по вашей же логике и доказать невозможно. Вы сами утверждали, что субъективное - это тайна за семью печатями, а верить его внешним проявлениям нельзя.

- А если я все-таки сумею ее доказать?

Иконников вскинул бровь, глядя на Гончарова настороженным, непонимающим взглядом.

- Не представляю, как это можно сделать.

Дмитрий Александрович повернулся к Гринько и Соселии: - Если я правильно понял, вы - сотрудники милиции?

- Да, - сказал Соселия. - Это я разыскал вас. - Он назвал себя и капитана (оказалось, что по званию он тоже капитан).

- Очень вам за это благодарен, товарищ Соселия, - поклонился ему Гончаров. - Но скажите, а не лучше ли нам просто взять и разойтись? Кажется, ясно, что мой друг не преступник, его двойник тоже. Какие претензии могут быть к ним со стороны милиции? Что они живут по одному паспорту?

- Не только,- сказал капитан Гринько.- Паспорт - это полбеды. Дело в том, что москвич по роду своей работы бывает на предприятиях со строгим пропускным режимом, а это уже серьезно. Мы обязаны точно установить, кто они такие. Хотя бы для собственного спокойствия.

- Поймите нас правильно. Мы не бюрократы, - сказал Соселия. - Лично я во всем верю вашему другу, но ведь веру к делу не пришьешь.

- Что бы вы хотели получить?

- Что бы мы хотели получить, Гринько?

- Протокол консилиума, что еще? Пусть товарищ Иконников и его сотрудники подпишут протокол, в котором будет сказано, что один из двойников искусственного происхождения.

- Ни больше ни меньше? - сказал со смешком Виктор Иванович.

- Ни больше ни меньше. Нам нужно иметь оправдательный документ, тогда мы со спокойной душой отпустим обоих. Пусть тогда ими ученые занимаются, а милиция тогда действительно ни при чем. У нас своих забот хватает.

- А если мы здесь ни к чему не придем? - спросил Гончаров.

- Это было бы плохо, - сказал Соселия.

- Придется задержать москвича, дело заводить, - уточнил Гринько.

У Лидочки заныло сердце. Если они сейчас не разберутся, все пропало. Капитан и следователь, кажется, не против отпустить Володю. Теперь все зависит от профессора и Дмитрия Александровича. Она с надеждой смотрела на обоих. Иконников сидел с виду неприступноспокойный, но глаза его под крутым с залысинками лбом таили еле уловимую неуверенность. Похоже, профессор сомневался в правильности запятой им позиции. Эту его неуверенность, наверное, почувствовал и Гончаров.