Филип Дик - Скользя во тьме

— Ладно, обедать идите! — бодро проорал своим зычным голосом директор дома. Затем подмигнул Брюсу: — Как дышишь, приятель?

— Хорошо, — сказал Брюс.

— Похоже, ты простудился.

— Ага, — подтвердил он. — Все сквозняки. Можно мне аспирина или…

— Никаких химикатов, — заявил директор дома. — Ничего. Иди поскорей поешь. Как аппетит?

— Лучше, — сказал он, направляясь в столовую. Они улыбались ему от столов.

После обеда Брюс сел посередине широкого лестничного пролета на второй этаж. Никто с ним не заговорил; шло совещание. Он сидел там, пока оно не закончилось. Все вышли наружу, заполняя вестибюль.

Он чувствовал, что они его видят — а возможно, кто-то с ним и заговорил. Он сидел на лестнице, сгорбившись и обхватив руками колени, — все смотрел и смотрел. Темный ковер перед глазами.

Вскоре больше никаких голосов.

— Брюс?

Он не пошевелился.

— Брюс? — Его коснулась рука.

Он ничего не сказал.

— Брюс, зайди, пожалуйста, в комнату отдыха. Тебе сейчас полагается быть в постели, но видишь ли, я хочу с тобой поговорить. — Майк жестом указал ему дорогу. Он последовал за Майком по лестнице к пустой комнате отдыха. Когда они оказались в комнате, Майк закрыл дверь.

Усевшись в глубокое кресло, Майк велел ему сесть напротив. Майк казался усталым; вокруг его небольших глаз были красные круги, и он потирал лоб.

— С пяти тридцати утра на ногах, — пожаловался Майк.

Послышался стук; дверь начала открываться.

— Я хочу, чтобы никто сюда не входил! — рявкнул Майк. — Мы разговариваем! Ясно?

Бормотание. Дверь закрылась.

— Знаешь, тебе неплохо бы пару раз в день менять рубашку, — посоветовал Майк. — А то жутко потеешь.

Он кивнул.

— Ты из какой части штата?

Он ничего не сказал.

— Приходи ко мне, когда будет совсем плохо. Ведь я примерно с год назад то же самое прошел. Меня обычно возили по округе в машинах. Разные сотрудники. Ты уже познакомился с Эдди? Знаешь, такой тощий верзила, который всех тут достает? Он восемь дней возил меня по округе. Никогда не оставлял одного. — Майк вдруг завопил: — Да свалите вы отсюда или нет? Мы тут разговариваем. — Затем он понизил голос и снова стал разглядывать Брюса. — Иногда приходится это делать. Никогда не оставлять кого-то из жильцов одного.

— Ага, — сказал Брюс.

— Смотри, Брюс, не покончи с собой.

— Ага, сэр, — сказал Брюс, опустив взгляд.

— Не зови меня сэр!

Он кивнул.

— Ты был на военной службе, Брюс? Там все началось? Ты подсел на военной службе?

— Нет.

— Ты кололся или глотал?

Он не ответил.

— «Сэр», — повторил Майк. — Я и сам типа служил. Десять лет в тюряге. Как-то раз в один и тот же день восемь парней в нашем ряду камер перерезали себе глотки.

Я сам видел. Мы спали ногами в параше — такие камеры были маленькие. Вот что такое тюряга — это когда ты спишь ногами в параше. Ты ведь никогда в тюряге не сидел, правда?

— Ага, — сказал он.

— Но, с другой стороны, я видел зэков лет восьмидесяти от роду. И они были счастливы, что живы, и хотели подольше прожить. Помню, как я сидел на наркоте и ширялся; я еще подростком начал ширяться. Так я ширялся и ширялся, а потом присел на десять лет. Я столько ширялся — и героином, и эсом сразу, — что, кажется, никогда ничего другого не делал, никогда ничего другого не видел. Теперь я слез с иглы, вышел из тюряги, и я здесь. Знаешь, что я тогда особенно заметил? Какая была самая большая разница, которую я сразу заметил? Я слышу воду, когда мы ходим в лес, — позднее ты увидишь другие наши участки, фермы там всякие и прочее. Или я иду по улице и вижу всяких мелких собак и кошек. Раньше я никогда их не замечал. Все, что я раньше видел, — это наркоту. — Майк взглянул на наручные часы. — Так что, — добавил он, — я понимаю, каково тебе.

— Тяжело, — промолвил Брюс, — слезать.

— Здесь все слезают. Хотя потом, конечно, некоторые опять за свое берутся. Если ты отсюда уходишь, ты опять берешься за свое. Ты уже это знаешь.

Он кивнул.

— Никого в этом доме жизнь не баловала. Я не говорю, что твоя жизнь была легкой. Эдди тебе скажет. Он скажет тебе, что все твои беды выеденного яйца не стоят. Но нет таких бед, которые яйца выеденного не стоят. Я вижу, как тебе хреново, но я и сам такое переживал. Теперь мне гораздо лучше. Кто твой сосед по комнате?

— Джон.

— Ах да, Джон. Значит, ты внизу, на первом этаже.

— Мне нравится, — сказал он.

— Ага, там тепло. Хотя ты, наверное, все время простужаешься. Здесь все простужаются, и я в свое время, помнится, тоже. Я всю дорогу трясся и гадил в штаны. По крайней мере, могу тебя заверить — если ты останешься здесь, в «Новом Пути», тебе не придется проходить все заново.