Роберт Мак-Каммон - Кусака

- Елкин дуб! Это мало сказать инвалид, это _т_р_у_п_!

- Да, дело плохо.

Крич заглянул в искромсанный мотор и присвистнул.

- Упокой, Господи, его душу. Или, я бы сказал, тушу. - И сдавленно хихикнул, отчего Джесси пришел на ум цыпленок, с кудахтаньем протискивающийся на волю сквозь плотную скорлупу яйца. Увидев, что Джесси не разделяет его веселого настроения, Хитрюга мигом опомнился. - Простите. Я знаю, что этот пикапчик набегал для вас уйму миль. Слава Богу, никто не пострадал... э... ведь вы со Стиви в порядке, правда?

- Я-то да. - Джесси посмотрела на дочку. Стиви отыскала у дальнего угла здания островок тени и, похоже, вовсю изучала черный шар. - А Стиви... пережила потрясение, но все обошлось. В смысле, никаких повреждений.

- Рад слышать, честное слово. - Крич выудил из нагрудного кармана пиджака лимонно-желтый носовой платок в узорчатую полоску и промокнул потное лицо. Желтыми, почти того же оттенка, были и брюки Хитрюги, а из-под них выглядывали двухцветные башмаки - желтый верх, белый низ. Вообще у Хитрюги был целый шкаф костюмов из пронзительно-яркого полиэстера всех цветов радуги, и хотя Крич с жадностью читал "Эсквайра" и "Джи-Кью", утонченности в его вкусах и чувстве моды было столько же, сколько в субботнем вечернем родео. Жена Крича, Джинджер, клялась, что разведется с ним, если он еще хоть раз наденет в церковь свой красный костюм с отливом. Хитрюга верил в могущество имиджа, о чем часто говорил и жене, и всякому, кто соглашался слушать. "Если боишься, что люди обратят на тебя внимание, - говаривал Хитрюга, - можешь спокойно сесть на землю, пускай засосет тебя целиком". Крич, крупный, корпулентный мужчина, разменявший пятый десяток, всегда был готов быстро улыбнуться и пожать руку и почти каждому жителю Инферно продал ту или иную форму страховки. С широкого румяного лица глядели голубые, как пеленка младенца, глазки, а обширную лысину окаймляла рыжая бахрома, да спереди красовался крохотный пучок рыжих волос, который Хитрюга аккуратно причесывал.

Он дотронулся до отверстия, зиявшего в моторе пикапа.

- Док, похоже, в вас бабахнули из пушки. Не хотите рассказать, что стряслось?

Джесси взялась рассказывать. Отметив, что Стиви стоит неподалеку, она все внимание сосредоточила на изложении событий Хитрюге Кричу.

Стиви, уютно устроившись в прохладной тени, смотрела, как черный шар творит чудеса. На его поверхности снова стали проступать ярко-синие отпечатки ее пальцев, цветом напомнившие девочке океан, каким его рисуют, а еще - бассейн в далласском мотеле, где Хэммонды отдыхали прошлым летом. Нарисовав ногтем кактус, Стиви полюбовалась тем, как синяя картинка медленно расплылась и исчезла. Она рисовала каракули, спиральки, круги, и все картинки медленно опускались вниз, к темному центру шара. "Даже лучше, чем рисовальное желе! - подумала она. - И убирать ничего не надо, и краску никак не разольешь... правда, цвет только один, но это ничего, он такой красивенький!"

Стиви осенило. Девочка нарисовала на черном шаре клеточки и принялась заполнять их "Х" и "О". Она знала, что эта игра называется крестики-нолики. В нее очень здорово играл папа, он и научил Стиви. Она сама заполнила все клетки крестиками и ноликами и обнаружила, что цепочка ноликов в нижнем ряду соединилась. Клеточки уплыли внутрь, и Стиви начертила новые. На этот раз выиграли сложившиеся в диагональ крестики. Клеточки снова уплыли, пришлось нарисовать решеточку в третий раз. Опять выиграли крестики. Вспомнив, как папа говорил, что самое главное середина, Стиви вписала туда первый нолик, и, действительно, нолики выиграли.

- Чё тут у тебя, малявка?

Стиви испуганно подняла голову. На нее глазел Санни Кроуфилд. Черные волосы свисали на плечи, из-под густых черных бровей смотрели такие же черные глаза.

- Чё это? - спросил Санни, вытирая грязные руки ветошью. - Игрушка?

Она молча кивнула.

Он хмыкнул.

- А по-моему, похоже на кусок говна. - Санни чихнул. Тут его позвал Мендоса, и он вернулся в гараж.

- Сам ты кусок говна, - сказала Стиви в спину Кроуфилду, но не слишком громко, поскольку знала: "_г_о_в_н_о_" - слово нехорошее. Потом девочка опять посмотрела на черный шар и, ахнув, затаила дыхание.

На черной поверхности опять синели клеточки. В них было полно крестиков и ноликов, и крестики выиграли, заполнив верхний ряд.

Клеточки медленно растаяли, уйдя в глубину.

Стиви их не рисовала. Как не рисовала и ту идеально правильную решетку, которая начала проступать на черной поверхности, выведенная такими тонкими штрихами, словно их оставила бритва.