Владимир Контровский - Саракш - Тень Странников

Надо же, подумал Сикорски. Внешность у Андреевича вроде бы непримечательная – высокий, жилистый, угловатый, темноволосый, с некрасивым лицом, напоминающим лики каменных истуканов с острова Пасхи, – но какая удивительная у него способность влиять на людей: без шума, без крика, одной только весомостью аргументов и уверенностью в своей правоте, подкреплённой фактами. Вон как народ сразу притих… Да, это личность, сильная личность, по-настоящему сильная…

– Прошу вас, Рудольф, – вежливо сказал Горбовский. – Мы вас слушаем.

– Прежде всего, кое-что о «жёсткости эксперимента», о которой упомянул Леонид Андреевич, и которая вызвала неудовольствие Геннадия и бурное возмущение Завадской. Я остаюсь при своём мнении: степень жёсткости должна быть адекватной степени важности решаемой задачи. С огнём не шутят – реальное вторжение чужих поставило бы под угрозу само существование человечества. Человеку свойственно благодушие: все вы наверняка знаете, как относятся в любом исследовательском центре к, например, угрозе возникновения пожара. Да, конечно, пожары случаются, с этим никто не спорит, но гораздо чаще они не случаются – примерно так мы рассуждаем. И поэтому на бумаге составляются планы борьбы с пожаром – в этих планах расписано всё от и до, – а на деле мы даже не знаем, куда бежать, и баллоны с пирофагом почему-то оказываются пустыми, киберы перепрограммированными, а в архаичных пожарных ящиках с песком ценительницы прекрасного выращивают цветы, доставленные с других планет. И когда где-то что-то загорается, мы искренне ужасаемся: как же так, ведь погибли люди! Но при этом никто не может вспомнить, когда в последний раз проверялись системы пожарной зашиты, и проверялись ли они вообще. А вот если бы ноздри помнили запах дыма, и на руках ещё чесались бы ожоги, полученные при тушении учебного, но далеко не условного пожара… Так что люди, погибшие в ходе учений «Зеркало», погибли не зря: они сделали нас хоть чуть-чуть менее благодушными.

– Это и есть ваш основной вывод? – осведомился Бадер.

– Нет, – ответил Рудольф, игнорируя язвительность вопроса. – Мой основной вывод не менее патетичен, но гораздо более пессимистичен.

– А именно?

– Извольте. Основной мой вывод таков: перед лицом любой мало-мальски серьёзной внешней угрозы мы абсолютно беззащитны.

Члены Мирового Совета изумлённо переглянулись. Кто-то кашлянул.

– Вывод ваш действительно пессимистичный, – изрёк Горбовский. – А поподробнее?

– Извольте, – невозмутимо повторил Сикорски. – Первое: «противник» свою задачу выполнил. «Эскадра перехвата» была отвлечена, планетарная оборона Марса подавлена, и высадка на его поверхность осуществлена. Дальше наш противник мог делать всё, что ему заблагорассудится – жечь города и поселения, захватывать трофеи и брать пленных – скажем, для опытов или для иных целей, буде оные у него имеются. Пришельцы могли даже начать переделку Марса под себя – выбить их с планеты, не превратив её при этом в радиоактивную пустошь, стоило бы больших трудов и большой крови.

– Пленные, трофеи, кровь, – буркнул Комов. – Пещерные императивы…

– Оставьте, – Сикорски поморщился. – Давайте не будем повторять пройдённое. Чужие могут быть опасными просто в силу того, что они чужие. Другие. С другой системой ценностей. Не у вас ли на Леониде безобидный, но увесистый медоносный монстр чуть не растоптал базовый лагерь? А ведь он был частью социума леонидян. Это, конечно, мелочь, но ведь может статься, что для какой-то цивилизации захват населённых планет – жизненная необходимость. Спорили мы на эту тему предостаточно, и пришли к выводу: надо исходить из худшего. Различия могут вызывать непонимание, неприязнь, отторжение и конфликты. И вот к этим-то конфликтам мы и не готовы, прежде всего психологически – я помню ваши слова «Они стреляют!» и ваше удивление. Эпоха войн закончилась сто лет назад, и сегодня мы не можем себе представить, что разумные существа могут стрелять в других разумных существ. А они могут, и ещё как. А мы этого не можем. Люди готовы воевать со стихиями, с болезнями, с хищным зверьём, но не с себе подобными – для нас это противоестественно. И если мы встретимся с теми, для кого это нормально, такая встреча для нас плохо кончится.

– И что вы предлагаете? Отказаться от гуманизма? Заново создать армию, построить боевой космический флот, ввести воинскую повинность, а для воспитания будущих солдат играть в интернатах в военные игры?